Бурнин постарался представить себе, как стояли они у окна, старался вспомнить все, о чем говорил тогда этот костлявый, высокий старик с растрепанной бородой.
— Сын... Кажется, Юрик...
— Юрик! — воскликнула женщина и расплакалась, положив на стол руки и уронив на них голову.
— Ганна Григорьевна, успокойтесь. Выпейте рюмочку водки за здоровье супруга. За то, чтобы он и дальше остался жив! — забормотал майор.
— А ну вас, Анатолий Корнилыч, с водкой, ей-богу! Пейте вы сами ее! — вмешалась Татьяна. — Ганна, выпейте крепкого чая.
— А меня он по имени не назвал? — подняв голову и вытирая по-детски глаза ладонями, виновато и мягко спросила Баграмова, потом безнадежно махнула рукой и улыбнулась. — Ничего-то, конечно, вы не запомнили...
— Ну, поймите же, Ганна Григорьевна, я же не ждал, что вас встречу, не знал, что удастся побег, останусь ли жив, и вообще... — оправдываясь, заговорил Бурнин. — А потом ведь, мой друг — Михаил, а Емельян Иванович, вы простите меня...
— Да, я понимаю, я понимаю, — сказала Баграмова, — я совершенно все понимаю.
— Емельян Иванович в отделении у Михаила в то время был санитаром...
— То есть как санитаром?! Простым санитаром?! — удивилась с обидой Ганна. — Что же он делал там — мыл полы... ну, и все...
— Видите, это вам трудно будет понять, — сказал Бурнин. — Да, простым санитаром, да, мыл полы и делал все прочее... Там ведь любят, и уважают, и ценят тех, кто умеет помочь и помогает больным. Я не хочу вас обманывать: кроме друзей у них есть и враги. Сила власти — в руках врагов, но друзей во много, во много раз больше... Не смирились люди. Там тоже идет борьба не на жизнь, а на смерть...
— Он был ранен? — перебила Баграмова.
— Вероятно. Емельян Иванович слегка хромает. Может быть, даже поэтому он не решился бежать...
— Вы извините, товарищ майор, Анатолий... — затруднилась Баграмова.
— Корнилыч, — подсказал Бурнин.
— Анатолий Корнилыч, если бы там, по ту сторону фронта, у вас тоже был кто-нибудь близкий, то вы бы нас с Таней поняли...
— У меня там тоже есть самый близкий мне человек. То есть не там, не в лагере, а в фашистских тылах...
— У вас, Анатолий Корнилыч? Жена? — с любопытством, не в лад всему разговору, вдруг оживилась Татьяна.
— Невеста, Татьяна Ильинична. Она в партизанском отряде, на очень страшной и трудной работе. Миша знает ее. В юности, в смоленских краях, знал... — Бурнин осекся и замолчал.
— Постойте, постойте... Как ее звать? Не Катя? — спросила Варакина.
Анатолий молча и удрученно кивнул.
— И вы ее не сумели оттуда с собой увести? Почему? Не решились?