— Потрогать?! — удивленно переспросил я. — Нет!
— А! То-то!
— А что?
— Это надо трогать.
— А вот и не обязательно — если хочешь только посмотреть.
— А вот и обязательно.
— Ерунда!
— Ну и ладно; ну и на что это было похоже? Волосатое?
— Волосатое? Мм. Нет.
— Нет? А когда это было?
— Не так давно. Может, прошлым летом. А может, и раньше. Не так давно. Я ничего не выдумываю, честно.
— Ну-ну.
Я был рад, что мы разговариваем о девчонках, так как чувствовал, что в этом предмете два лишних года Энди в счет не идут; тут я был с ним одного возраста, а может, даже и знал побольше его, потому что общался с девчонками каждый день, а он, если кого и знал, так только свою сестру Клер. В тот день она поехала в Перт за покупками вместе со своей матерью.
— А ты у Клер когда-нибудь видел?
— Не говори гадостей.
— Какие ж гадости? Она ведь твоя сестра!
— Вот именно.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Ты что, ничего не понимаешь, а?
— Спорим — понимаю. И побольше твоего.
— Трепло.
Я пососал свой тростниковый стебель, уставившись в небо.
— А у тебя там волосы есть? — спросил я.
— Спрашиваешь!
— А вот и нет!
— Хочешь убедиться?
— Ну?
— Я тебе сейчас покажу. Он у меня к тому же сейчас такой здоровенный, потому что мы разговаривали о женщинах. Так оно и должно быть.
— Ух-ты посмотри на свои штаны! Я его и так вижу! Ну и шишка!
— Смотри…
— Во! Ух ты! Вот это да!
— Это называется «эрекция».
— Ух ты! У меня такой здоровенный не бывает.
— И не должно быть. Рано еще.
— Ну уж и рано! Я уже тинейджер, с твоего позволения.
Я смотрел на письку Энди — здоровенная, золотистая с пунцовым, она торчала из его ширинки, как чуть изогнутое растение, какой-то сладкий экзотический фрукт, тянущийся к солнцу. Я огляделся — не подглядывает ли кто. Увидеть нас можно было только с вершины холма, где проходил железнодорожный тоннель, но туда обычно никто не ходил.
— Можешь потрогать, если хочешь.
— Ну, не знаю…
— Некоторые ребята в школе трогают друг друга. Конечно, это совсем не то, что с девчонкой, но делают и такое. Все лучше, чем вообще ничего.
Энди послюнил пальцы и начал медленно вверх-вниз оглаживать ими свой пунцовый петушок.
— Так приятно. Ты еще такого не делаешь?
Я покачал головой, глядя, как на солнце поблескивает слюна на его налившемся, торчащем дрючке. У меня перехватило дыхание и по желудку разлился холодок; я почувствовал, как и мой петушок зашевелился в штанах.
— Давай, что ты там разлегся, — будничным тоном сказал Энди; он отпустил свой петушок и распростерся на траве. Положил руки под голову и уставился в небо. — Ну, сделай что-нибудь.