— Угу, — говорю я и гашу окурок о ржавую крышу контейнера. — Шесть лет назад еще можно было что-то исправить. Люди начинают понимать, что Скаргилл[5] был прав.
— Наглая сука, вот кто он такой.
— По-настоящему, он-то и был прав.
— Вот я и говорю, настоящая наглая сука, — ухмыляется Гарнет.
Я покачиваю головой и киваю на катер рыбоохраны, замыкающий флотилию, которая протискивается в узкость.
— Как ты думаешь, это корыто в конце или в заду? Я имею в виду, чисто в смысле морского жаргона.
Иэн, скосив глаза, смотрит на корабль — огромный корпус подводной лодки продолжает скользить мимо нас. Я вижу, как он пытается найти достойный ответ, обдумывая что-нибудь вроде «в твоем заду… или в конце» или еще что-либо не менее военно-морское, но ничего равноценного в голову ему не приходит, и он явно понимает это и потому просто пожимает плечами, вытаскивает блокнот и говорит:
— Убей бог, не знаю.
Он начинает быстро выводить какие-то каракули. Гарнет, вероятно, один из последних людей, кто владеет стенографией; в нашем поколении почти никто не доверяет «Питману»,[6] предпочитая полагаться на «Олимпус перлкордер».[7]
— А ты все так же — на все руки, Камерон?
— Ага, в свободном поиске, репортер без портфеля.
— Говорят, ты приручил одну зверушку в одном общественном заведении и она приносит тебе лакомые кусочки? — спокойным голосом говорит Гарнет, не отрывая глаз от своей стенографии.
Я смотрю на него:
— Что?!
— Без «ка» она сама бы все сожрала, — скалится он на меня. — А без «эр» одних бы мышей тебе носила.
Я недоуменно смотрю на него.
— Стыд и позор, — говорит он. — Маленькая такая зверушка, под землей живет, насекомых кушает. Неужели не понимаешь? — Он трясет головой: как, мол, можно быть таким тупицей. — Крот.
— Ну ты наплел, — говорю я.
Надеюсь, вид у меня при этом достаточно изумленный.
— Так это правда? — уязвленно спрашивает он.
— Что?
— Что у тебя в службе безопасности или еще где завелся крот и сливает тебе какой-то вкусный компромат.
Я качаю головой.
— Нет, — говорю я ему.
На его лице разочарование.
— Кто тебе сказал такую глупость? — спрашиваю. — Фрэнк, что ли?
Брови у него ползут вверх, рот округляется, он шумно вбирает воздух.
— Извини, Камерон, но я не могу раскрывать свои источники.
Я страдальчески закатываю глаза, и мы снова поворачиваемся к подводной лодке.
Вдали раздаются радостные возгласы — это одна из лодок демонстрантов прорывается сквозь кордон военных, уворачивается от полицейских катеров и, как комар, пытающийся укусить слона, врезается в скошенную черную корму «Авангарда» и по инерции накатывается на палубу; ее тут же снова отгоняют за оцепление. Телевизионная команда успевает снять эту сцену. Я ухмыляюсь, радуясь за демонстрантов. Через некоторое время мимо нас, наполняя воздух гулом, проскальзывает высокий серый корпус патрульного корабля «Оркни», следующего за огромной субмариной.