Тогда мы пошли в паб, взяли лимонной шипучки и стали играть в бильярд. Тут он меня, конечно, разгромил, но я ничуть не обиделась. Что мне нравится в папе - он никогда не поддается и не притворяется, лишь бы сделать тебе приятное. Зато уж если похвалит, ты точно знаешь, что это он всерьез. Вот сегодня, например, когда у меня наконец получился крученый удар, он сказал, что гордится мной, потому что у него это первый раз вышло только в тринадцать лет.
Когда мы приехали домой, солнце уже садилось, но папа все равно разрешил мне сделать несколько кругов по саду на тракторе, а сам ехал на капоте и веткой отгонял от нас комаров.
Он еще и пел, но мне это не мешало: мне было так хорошо!
На ужин мы зажарили яичницу-глазунью с яблочными пончиками. Про это блюдо многие говорят «фу!», потому что сами не умеют его готовить: тут главное - яйца не дожаривать досуха.
После ужина мы смотрели телек, потом я легла спать.
Папа зашел ко мне, обнял и поцеловал. Я включила свет, чтобы он меня расслышал, и сказала:
- Если тебе вдруг станет плохо, приходи к нам в школу и смело забирайся в шкаф, только не забудь затычку для носа.
Папа усмехнулся:
- Спасибо, Тонто. Знаешь, если кто не захочет с тобой дружить, у того в башке мыльные пузыри. Или жабы во рту.
Я опять его обняла и подумала: ну как же мне повезло, что у меня такой классный папка! Он у меня самый замечательный.
Если бы не одна вещь...
Нет, сейчас не хочу об этом думать, ведь я такая счастливая!
Я люблю разговаривать в уме.
Во-первых, так можно болтать часами и руки не устают. Во-вторых, руками при этом можно делать что-нибудь полезное: например, жарить яблочные пончики, или вести трактор, или выдавливать прыщи.
Тут вы, конечно, скажете: «Фу, гадость!» Но у папы иногда вскакивает прыщ на спине, сам он до него дотянуться не может, вот я и прихожу на выручку.
Разговаривать в уме еще и потому здорово, что можно пообщаться с кем хочешь. Хоть с Мадонной, хоть с министром здравоохранения, хоть с Майлзом из передачи «Мерфи Браун». И за междугородные переговоры платить не надо.
И можно даже поговорить с человеком, который уже умер. С мамой, например, или с Эрин, моей самой лучшей подружкой из старой школы.
Но я не часто это делаю: от таких разговоров становится грустно.
Вот мне уже грустно, буду думать о чем-нибудь другом.
Когда болтаешь с кем-нибудь в уме, самое приятное, что разговор всегда идет в точности по-задуманному. Ты, например, скажешь:
- Привет, пап!
А он тебе:
- Привет, Ро!
- Пап, - говоришь ты дальше, - не мог бы ты, знаешь, вести себя потише, когда будешь знакомиться с моими новыми одноклассниками. А то я ужасно беспокоюсь. Даже если этот случай с лягушкой позабудется, вдруг они не захотят дружить с дочкой яблочного ковбоя, который чуть что - начинает петь. Или им родители не разрешат со мной водиться...