Гайдук лежал неподвижно и только слегка вздергивал плечами. Это окончательно вывело из себя фра Марко, и он заговорил в своей обычной манере.
– Поглядите на него! Не дури, несчастный. Да ты что? – кричал он на гайдука, словно они в монастырском дворе развьючивали лошадей или вытаскивали завязшую в грязи телегу. – Бог не крешевский каймакам, от него не убежишь и в скалы не спрячешься. Бог все видит и слышит.
Но стоило фра Марко коснуться высоких материй, как голос его сразу становился мягче.
– Исповедуйся и покайся, Роша. Видишь, бог не забыл тебя в грехах и беде. Нет на свете такой пустыни или таких гор, нет в горах такой потаенной пещеры, над которой не простерлось бы божье милосердие. Нет, дорогой! Ты думаешь, поразбойничаю пятнадцать лет, а потом уйду в скалы и умру там – кому какое дело? А не ведаешь того, что божье милосердие видит тебя и под землей и под камнем. Забыл ты что тебя, когда ты был еще вот такой, фра Мариян крестил в церкви святой Катарины; что он крест начертал на челе твоем, и никуда ты от господа не сбежишь. Сам бог предостерегает тебя и призывает исповедаться.
Шум в груди больного прекратился. Прижав лоб к листьям, повернувшись к скале, Роша лежал безмолвный и недвижный. Видя, что больной перестал сопротивляться, фра Марко принялся проповедовать с новой силой, пустив в ход весь свой запас красноречия и добродушия. Он говорил о страшных грешниках, которые получили отпущение благодаря единственному доброму делу, совершенному ими в конце жизни. Снова говорил о божьем милосердии, неведомом и незримом, но не оставляющим гайдуцкую пещеру точно так же, как и келью отшельника. «Бог не хочет погибели грешника!»
Слова монаха казались Роше монотонным журчанием, усыпляющим его телесные и душевные муки, но спустя немного времени он снова вздрагивал и снова упрямо и безнадежно мотал головой. Это выводило фра Марко из равновесия, заикаясь от раздражения, он начинал объясняться с Рощей по-крестьянски грубо.
– Опять ты за свое! О, так твою!.. – Однако он тут же брал себя в руки: – Послушай, бог взывает к тебе, а ты трясешь головой, будто старая кляча.
Лишь только фра Марко произносил слово «бог», оно настраивало его на прежний, возвышенный лад, и речь исповедника снова текла гладко и без запинок. Некоторое время Роша опять слушал спокойно и не прерывая. Так повторялось несколько раз. Фра Марко становился все настойчивей и настойчивей, а гайдук сопротивлялся все слабее, пока, наконец, совсем не сник и не сдался.
Не поднимая головы, отрывисто и нехотя он повторил за монахом покаянную молитву, а потом начал рассказывать о своих грехах, то есть о своем гайдучестве и своей жизни с тех пор, как себя помнил. Временами он понижал голос, а порой и совсем умолкал в надежде, что о чем-то монах догадается сам. Фра Марко, хотя в глазах у него застило и в горле стоял ком, помогал ему, подбадривал словами, жестами и мимикой. В конце концов, забыв о себе, он почти влез в пещеру и приник ухом к лицу Роши. Казалось, всю пещеру заполнило одно скрюченное тело.