Стал расползаться призрачный туман, словно саваном, сырой плотной массой укутывая берег. Люди нервничали и вглядывались в него, гадая, что он может скрывать. В это время ужасный голос загрохотал из самого сердца мглы.
– Говорят, король Девона только и способен на то, чтобы сидеть дома, положив голову на колени жены.
Герайнт как раз снимал вооружение и в ярости обернулся на насмешливые слова. Он накинул боевую куртку, схватил щит и меч и попросил свежего коня. На его челе мерцал отсвет сражения, как будто на него снизошла сама Морриган, великая богиня битвы и смерти. Король прыгнул в седло и с ужасающим криком повел людей в дьявольскую темноту.
Несколько воинов последовали за ним, но, оказавшись в адском месиве, не могли отличить своего от чужого и пытались побыстрее выбраться наверх.
Но из непроглядной темноты продолжали нестись страшные звуки схватки – лязг металла и хриплые крики, – и многие утверждали, что бой продолжался за полночь. Сражались, словно сами души саксонских захватчиков и британских защитников, за будущее Альбиона.
Кэй прервал рассказ и с трудом перевел дыхание.
– Когда наступил рассвет и туман рассеялся, весь берег оказался усеян мертвыми. Прилив омывал их тела, пустые глаза смотрели в небо, маленькие крабы покусывали края ран, а над головами кричали чайки-стервятники. Даже варвары прослезились, увидев, какую цену пришлось заплатить за доблесть, и прежде, чем остатки отряда Герайнта смогли потребовать тело своего короля, враги схватили его и положили на самый величавый из своих кораблей.
«Слава смелому врагу, самому достойному из воинов», – пели они, оказывая Герайнту самую высшую в своем понимании дань уважения. Торжественно гребцы опустили весла и погнали судно через пролив к соседнему мысу.
Там, как у них это принято, они сложили погребальный костер и предали огню тело короля Девона, обеспечив ему бессмертие в своих и наших легендах. – Кэй медленно обвел глазами воинов и домашних, собравшихся в зале. Слезы струились и по его лицу, и по лицам слушавших, но когда сенешаль повернулся к Артуру, его голос обрел трагическую торжественность: – Тот, кто решается выступить против завесы неизвестного – человек редкого мужества, ваше величество. Своей смертью он возвысил честь и славу Круглого Стола, и мы счастливы, что имеем возможность называть его своим товарищем.
Артур в скорби склонил голову, и траурные причитания наполнили зал. Сквозь слезы, застилавшие глаза, я видела вдову и думала, как жестока мойра, принесшая такую бессмысленную смерть.
Подожди Герайнт до утра, и все сложилось бы по-другому. Меня поразило, что, по иронии судьбы, рассудительный, воспитанный в римском духе король Девона попался в глупейшую ловушку и принялся защищать самую кельтскую из всех добродетелей – личную гордость.