Если раньше я молилась только вечером, то теперь непрестанно посылала мольбы всем богам, о которых когда-либо слышала, упрашивая их сохранить жизнь Ланселоту.
«Пусть он останется жить, о, пусть он живет», – просила я. Что будет со мной – неважно. Пусть он меня не любит. Пусть даже совсем не вспомнит. Только бы жил. Я стану держаться от него в стороне, ничего не попрошу, кроме прощения за то, что была так жестока. Если захочет, может уходить к Элейн и своему ребенку в Карбоник. Я не встану между ними. Только бы он жил, о Боже, только бы он жил!
Снова и снова я принималась молиться, а лихорадка Ланса становилась сильнее, забытье глубже.
Бригита приехала как раз перед тем, как наступил кризис. С ней были все ее знания и полная сумка порошков и мазей. Она внимательно исследовала Ланселота и заметила, что, ухаживая за ним, я прекрасно все проделала.
– Теперь воистину все в руках Божьих, – добавила она, кладя руку поверх моей ладони. – Попробуй помолиться Христу.
Это был единственный раз, когда она попыталась обратить меня в свою веру. Я безнадежно посмотрела на нее и ответила:
– Я уже пробовала – и Ему, и его Матери.
– Я должна была догадаться, – Бригита ободряюще сжала мне пальцы.
В ту ночь наступил кризис, и к утру бред прошел. Я оставила Ланса в опытных руках ирландки и бросилась в постель, не в силах даже раздеться. Думаю, за меня это сделала Инид, потому что на следующий день я проснулась под одеялом хорошо отдохнувшей.
И все же потребовалось еще время, прежде чем Ланселот пришел в сознание. Я сидела подле него иногда с рукоделием, а иногда просто вспоминая часы, когда он находился рядом с моей кроватью, пока я поправлялась после насилия. В ту пору он был моим связующим звеном с реальным миром, а сама я блуждала в ночных кошмарах. Теперь наступила моя очередь сделать то же самое для него.
Жизнь вокруг нас в зале продолжалась своим чередом, оставляя пространство для больного и королевы, как воды реки, омывающие камень. Ворчала одна повариха, потому что он лежал близко от ее кухни. Но я замечала, что она то и дело поглядывала на него и качала головой, удивляясь, что Ланс еще жив. Как-то ясным днем посреди бабьего лета она ворвалась с кухни, принеся с собой аромат свежего воздуха и только что скошенной травы.
– Чтобы он окреп, фермеры принесли ему кукурузную куклу, – объявила женщина, забираясь на стул и подвешивая талисман на один из крючьев в стене. Я кивнула в знак благодарности и посмотрела на древний символ завершения сбора урожая. Все, от языческой крестьянки до христианки-монахини, переживали за Ланса и вливали в него капли своей энергии, которая поддерживала его жизнь. Мне пришло в голову, что по-своему они любят его не меньше моего.