Ланс судорожно сглотнул. В моей голове роились тысячи возражений, но я лишь сжала челюсти и покраснела. Гавейн, больше всех кричавший при этом известии, стал поздравлять отца ребенка, и все мужчины одобрительно захлопали и затопали ногами.
– Ты должна помочь с устройством свадьбы, – заявил Артур, поворачиваясь ко мне. Его слова и движения были настолько порывисты, что можно было подумать, он всю жизнь мечтал об отцовстве. – Организуем ее по-королевски. И, – он вновь повернулся и широко улыбнулся девушке, – если твой отец еще слишком слаб для путешествия, я заменю его и благословлю невесту сам. Конечно, если ты этого хочешь.
– О да, ваше величество, – Элейн задохнулась от радости и в благодарность трепетно улыбнулась.
Ярость во мне вырвалась из силка, и, не успев ни о чем подумать, я помимо своей воли вскочила на ноги. Один из пажей подлетел, чтобы отодвинуть стул, и, пробормотав торопливые извинения, я бросилась к двери на кухню. Зал внезапно притих, но сила гнева уже выносила меня в ночь, заставляя позабыть о причинах. Если чувствам суждено меня раздавить и разметать на части, пусть это случится не на людях.
Я направилась к конюшням, безотчетно выбрав спокойное, пахнущее сеном стойло Фезерфут, кобылы моей матери, она всю жизнь была моим дорогим спутником, не раз мне приходилось плакать у нее на шее. Но смех конюхов заставил меня распрощаться с этим раем, я оказалась в саду.
Какой бы эффект ни произвел мой внезапный уход, шумок в зале возник вновь, и за спиной у меня послышались веселые поздравления и гогот. Без сомнения, бесценная красотка из Карбоника как раз передавала Галахада отцу. Мысленно я видела, как мальчик просыпается и смотрит на Ланса заспанными, но любопытными глазами… а великий защитник припал к этому источнику невинности, захваченный чудом созерцания собственного потомка. И когда мальчуган рассмеется и потянется к искоркам глаз Ланселота, как тот сможет удержаться и не улыбнуться в ответ?
На дереве надо мной вдруг запел дрозд, пленяя звезды своей магической трелью, и мое сердце переполнила боль понимания собственной никчемности, горесть несбывшейся мечты. Никогда я не познаю радости материнства. А теперь у меня уводит Ланселота та, кому это дано.
Опустившись на мраморную скамью, я глядела в ночь, ожидая благословенных слез, приносящих облегчение. Но мука сковала горло, и из него не вылетало ни звука, ни стона. Раздавленная, задушенная, я не могла рыданиями облегчить горе и сидела прямо, как статуя, не имея в товарищи даже луны.
Постепенно звуки из зала превратились в тихое бормотание, и я все больше погружалась в черную ночь. Потерянная, одинокая, отстраненная от ликования двора из-за любви, которую теряла, и бесплодия, с которым ничего не могла поделать, я дрожала от горя и едва поняла, что ко мне обращается Ланс.