Он не потерпит расхлябанности. Он будет для них примером, и никакой фамильярности.
Они, естественно, поворчат и даже возмутятся, потому что дни теперь будут казаться длиннее, а ноша тяжелее, но лейтенант Джимми Кросс дан им в командиры, а не в приятели. С любовью покончено, он ее зачеркнул. А если кто-то не подчинится, он только подожмет губы и по-командирски расправит плечи. Может быть, качнет головой, а может, нет. Может, пожмет плечами и без лишних слов скомандует построение. Они выстроятся цепочкой и пойдут к деревням, лежащим западнее Тан Кхе.
Однажды вечером, неподалеку от полуострова Батанган, мы вышли к заброшенной пагоде. При пагоде жили двое монахов, ночевали в толевом шалаше, работали в саду, ухаживали за облупившимися урнами. По-английски они почти не говорили. Когда мы выкопали себе окопы в саду, монахи не выразили ни огорчения, ни протеста, хотя младший все время делал руками движения, как будто бы смывал грязь. Никто из нас не понял, что это значило. Старший монах ввел нас внутрь пагоды. Внутри, помнится, было прохладно и темно, стены обшарпаны, окна заложены мешками с песком, потолок весь в дырах. «Плохо, - сказал Киова. - С церквями лучше не связываться». Но мы основательно укрепили пагоду и всю следующую неделю использовали ее в качестве базового лагеря. Особого ничего не происходило. Каждое утро монахи притаскивали нам несколько ведер воды. Они хихикали, когда мы раздевались, и радостно улыбались, когда мы намыливались и плескали друг на друга водой. На второй день старший монах принес Джимми Кроссу, нашему лейтенанту, тростниковое кресло, поставил около алтаря, поклонился и жестами пригласил его сесть. Он явно был горд и креслом, и тем, что его займет такой важный человек, как лейтенант Кросс. В другой раз молодой монах угостил нас четырьмя спелыми арбузами прямо с грядки. Он подождал, пока от арбузов остались одни корки, улыбнулся и сделал руками то же движение, как будто мыл их.
Они были добры ко всем, но особенно полюбили Генри Доббинса. Обращаясь к нему, они говорили:
– Солдат, Иисус. Хороший солдат, Иисус.
В прохладе храма, сидя на корточках, они помогали Доббинсу чистить разобранный пулемет и аккуратно смазывали детали маслом. Со стороны казалось, что эти трое прекрасно понимают друг друга. Их окружал покой. Они обходились без слов.
– А знаешь, - сказал однажды утром Доббинс Киове, - после войны я, может быть, вернусь к этим парням.
– Что значит, вернешься? - спросил Киова.
– Надену халат. Приму сан.
Киова задумался.
– Это что-то новенькое. Я и не знал, что ты интересуешься религией.