Ночь накануне (Лукьяненко, Кивинов) - страница 205

Первым делом я написал нашим: «Terminator: вычистил R118, обыщите там, я в дауне. Отомстите за меня! Чмоки!» Затем откинулся на спинку кресла, потер онемевшие плечи и посмотрел на часы в углу экрана. Хотя можно было глянуть и просто на шторы — утро в разгаре. В институт опять не успеваю.

Я поерзал в кресле. Бегать всю ночь по перелескам, все вычистить и так глупо нарваться… Кто меня просил лезть в этот сектор? Решил устроить карательный рейд? Показать новичкам, что может сделать опытный боец с двухлетним стажем? Устроил. Патрулировал бы нормально свой край три часа и сдал бы вахту Фокусу, или кто там из нашей команды должен был выйти на дежурство.

* * *

Я откинулся на спинку кресла, сцепил руки над головой и с хрустом потянулся. Из-за штор сочился яркий свет, а в нем кружились пылинки. Со двора доносился утренний шум — торжествующе визжал ребенок, и его визг носился за ним по двору кругами. Скребла большая дворницкая лопата. Ревела легковушка — то прибавляя газу, то убавляя, но оставаясь на месте. Я снова потянулся

Компьютерный столик завален хламом — недопитая чашка, диски, конспект по сопромату, отвертка, фломастер… И везде пыль. Я поднял глаза. На вылинявших обоях висела строгая рама, тоже в пыли. Раму мы привезли когда-то из деревни — у бабушки она весела над печкой. В раме теснились серые вылинявшие фотографии. Бабушка, совсем еще молодая, держит на руках мою маму, маме три годика. А вот точно так же мама держит на руках меня — единственная цветная фотография в черно-белом царстве. Вот это мамина свадьба, это мама, а мужчина рядом с ней — мой отец, которого я не помню. А вот это свадьба бабушки, рядом с нею дед, я его тоже не помню. Бабушке здесь восемнадцать, у нее толстая коса, а деду тридцать, он усатый, толстый и улыбающийся. Ну а эта фотка — выше всех, самая большая, и даже самая яркая: не цветная, но и не черно-белая — коричневая. Так умели раньше делать. И обрезана по краям специальным зубчатым ножом. Круглое волевое лицо с могучими бровями, тонко сжатые губы и взгляд, устремленный вдаль и вверх, — словно этот человек в шлеме смотрит на далекий самолет, отрывающийся от земли. Поэтому я в детстве думал, что мой прадед был летчиком. Но мой прадед был танкистом, капитаном танковых войск. В сорок первом он погиб в боях под Смоленском. Я знаю, как это было, мне рассказывала бабушка, а ей — прадедов однополчанин. Осколком перебило гусеницу, и танк мог лишь крутиться на месте. Но оставалась пушка и пулемет. Они могли вылезти, бросить свою машину и уйти в тыл. Но они не сделали этого — танк до темноты продолжал вести бой, прикрывая отступление наших войск. Фашисты ничего не могли с ним сделать. К вечеру кончились патроны. Тогда фашисты окружили танк, облили соляркой и подожгли…