— Забирай, дурень, — вздохнул Раппу. — Деньги да резалку я возвращать не буду, чтоб урок получше запомнился, но шапку, которую мать твоя по ночам бисером расшивала, отдаю. Береги ее, а пуще всего береги голову!
— Благодарствую, дядька Раппу, — радостно поклонился мальчишка, так что стало ясно, что ничего он не понял. — Не забуду теперь наставленья. Да только… — замялся Сайсо. — Кабы мораль в словах была али в стихах… Как в книгах ученых…
Старик засмеялся.
— В стихах тебе мораль, паршивцу малолетнему… Дай-ка подумать… — наморщил он лоб. — Сам-то я болтать не силен, но к случаю присказку знаю. Еще дед мой от шута придворного наставленье получил. Послушай-ка:
Сторонись костей и карт,
Ведь почти наверняка
Даже умника азарт
Обращает в дурака!
— Так-то, Сайсо, — усмехнулся Раппу. Паренек сосредоточенно жевал губами, проговаривая вполголоса стишок. — Но полно, засиделись мы с тобою, заигрались. А ну-ка, беги в кладовку, повара давно окорок на кухне ждут!
Паренек, кряхтя, поднялся и направился к двери.
— Ну, все, Мило, пора делать ноги! — шепнула я и отворила ключом дверь. — За мной… — и мы тихо, по-мышиному, выскользнули из комнаты прежде, чем Сайсо добрался до входа.
…и очутились на кухне.
— Госпожа Лале! — басом проорала дородная повариха. — Неужели вы? Ай, проходите, не стойте, садитесь! Как здоровьице ваше? Как дела? Все шутки шутите?
Мои губы тронула добрая улыбка. Шумную, грубую, толстую кухарку Шалавису я помнила еще худющей, вечно недоедающей девчонкой, грезящей путем менестреля. Помнится, мы с подлецом Суэло лет сорок назад устроили за нее настоящую войну. Под конец даже пришлось вмешаться Его величеству Шелло. Король тогда единственный раз за все свое правление пошел мне навстречу и пристроил бедняжку поваренком на кухню, уберегая девочку от побоев совсем зарвавшегося на старости лет Аметиста, да и то лишь потому, что ненавидел того еще больше, чем меня.
О, Суэло тогда недолюбливали многие. Хотя и говорят, что таланту характер прощают, но к несносному барду сие высказывание никак нельзя было приложить. Еще в молодости он прославился дурным нравом. Мог неугодного человека приложить и словом, и кулаком, да хорошо, если не насмерть. А судьба, словно в насмешку, наделила Аметиста чудесным, невинным обликом. Дымчато-серые глаза и мягкие светлые кудри барда вошли в легенды, а вот о вспыльчивости и нетерпимости его позабыли еще до восшествия на престол добрейшей королевы Тирле. А сколько дам проклинало Суэло при жизни, сколько кавалеров грозилось ему дуэлью! Были дурочки, не перенесшие расставания с ветреным возлюбленным, и покончившие с собой.