Два дня он ходил ошалевший от навалившихся знаний, с идиотской улыбкой на лице. Подумать только, он теперь знал: для чего раньше нужны были автомобили, что такое бензин; знал, что раньше люди летали на таких же машинах, только с крыльями (правда, верилось в такое с трудом). В книге было написано о подводных лодках и самоходных телегах, движимых электричеством по железным дорогам (раньше он и подумать не мог о таком, когда спотыкался о ржавые железки, заросшие травой). Может Клаас Лейнстра не такой уж и помешанный? Только вот всё равно зря он мастерит что-то на этой мельнице. Недоброе это место.
На третий день Рууд снова пошел в библиотеку. Он как бы откладывал на потом дальнейшее чтение книги, стараясь переварить уже прочитанное.
Это продолжалось целый месяц. Потом, когда Рууд все прочел, ему захотелось поделиться с кем-нибудь. Сверстники, не интересовавшиеся ничем, кроме содержимого котлов и кастрюль на кухне и того, что находилось у деревенских девочек под юбкой, его все равно бы не поняли. Они и читать-то толком не умели. А к старшим монахам, и тем более священникам, он боялся обращаться. И Рууд пошел к Хендрику. Хотя за вопросом «а правда ли это все?», следовал бы вопрос «а вы все это видели?». Из чего вытекал третий вопрос о столетнем житье-бытье Эгелькампа. А это — табу. Расспрашивать долгожителей о количестве прожитых ими лет было не то что не принято, а опасно для жизни.
В ином месте за такие вопросы можно получить ножом в сердце. И было это неспроста. Людей доживших до сорока, шестидесяти, а тем более до ста лет было не сыскать днем с огнем, а знали они очень много. Находилось не мало желающих попытать долгожителей насчет прошлого. Причем попытать в прямом смысле слова — с раскаленным куском железа или тисками для пальцев. Находились и такие, кто просто из зависти и злости убивали долгожителей. Поэтому все они были, как правило, хорошо вооружены и жили обособленно. Среди них было особенно много наемников. Хендрик был как раз исключением из правил. Он был особенным. Во-первых, говорили, что ему почти сто двадцать лет, а во-вторых, оружия он не носил совсем. Сначала Рууд думал, что это из-за того, что он находится под охраной монастыря, но потом до него стали доходить слухи, что Хендрику просто надоело жить. Еще бы, ведь в его жизнь могло уместиться четыре с половиной жизни, таких как Рууд или, например, как Клаус.
Но все-таки Рууд поплелся к Хендрику. Любопытство — великая сила. Сильнее чем страх.
Келья Хендрика была пуста, но на столе шипя оплавленным воском догорала свеча. Рууд остановился на пороге и, задумчиво глядя на мерцающий огонек, собрался, уже было развернуться и выйти, когда в углу, где громоздились сколоченные самим Эгелькампом полочки, сундук и антресоли, кто-то завозился. Мальчик сжал рукоятку ножа, припрятанного под рясой. Крысы? В монастыре? Вроде бы монахи регулярно уничтожали этих зверюг, да и появлялись они только где-нибудь возле кухни. Тем более, что последнюю крысу видели где-то полгода назад. Массового же нашествия этих мерзких животных Рууд вообще не застал. Рассказывали, что прежде чем удалось перебить всю стаю, напавшую на монастырь, было сожрано несколько монахов и несчитанное количество жителей соседних деревень. В Хогендорпе до сих пор можно увидеть следы крысиных зубов на дверных косяках и оконных рамах.