И тогда я поняла, где я. Я была рядом с ней, совсем близко... как это она однажды сказала?.. крепче воска... Я чувствовала, что меня окружают стены камеры, я чувствовала на себе жакет...
А потом шелковой лентой мне завязали глаза... надели бархотку...
Не помню, сколько я так сидела. Раз на лестнице послышались шаги, кто-то легко стукнул в дверь и зашептал. Может быть, приходила Хелен или кто-нибудь из горничных, но вряд ли мать. Кто бы там ни был, я не откликнулась, и человек ушел, видимо, решив, что я сплю. Разве не видно, вяло подумала я, что кровать пуста? Потом я услышала голоса в прихожей и свист Стивена, подзывавшего извозчика. Под окном раздался смех мистера Данса, лязгнул засов на входной двери, донеслись резкие крики матери, которая проверяла, везде ли погашены лампы. Я зажала уши. Потом я слышала, как наверху шебаршит Вайгерс, а затем скрип и вздохи пружин ее матраса.
Я попыталась встать и чуть не упала — затекшие ноги не хотели распрямляться, платье пришпилило руки к бокам. Когда я все же встала, оно легко свалилось. Не знаю, разжал свою хватку хлорал или нет, но показалось, что сейчас меня вырвет. В темноте я пробралась к умывальнику, ополоснула лицо и рот и стояла, согнувшись над раковиной, пока не отхлынула волна дурноты. В камине еще теплились угли, я подержала над ними руки и запалила свечу. Губы, язык, глаза казались совершенно чужими, и я хотела подойти к зеркалу, чтобы узнать, насколько я изменилась. Но тут взгляд мой упал на кровать, и я что-то увидела на подушке; меня так тряхнуло, что я уронила свечу.
Показалось, я вижу голову. Собственную голову, маячившую над простыней. Я закоченела от страха, пребывая в уверенности, что в кровати лежу я сама и все это время спала, но сейчас проснусь, встану, подойду и обниму себя! Зажги огонь! — подумала я. Запали свечу! Не подпускай ее к себе в темноте! Я нашарила на полу свечу, зажгла и другой рукой прикрыла пламя, чтобы не погасло; затем подошла и взглянула на то, что лежало на подушке.
Головы там не было. Я увидела золотистые волосы, сплетенные в косу толщиной с два моих кулака. Те самые волосы, что я пыталась украсть из тюрьмы, — волосы Селины. Сквозь ночь и город она прислала их мне из своей темноты. Я поднесла косу к лицу. Она пахла серой.
Я проснулась в шесть утра, уверенная, что слышу колокол Миллбанка. Будто очнулась от смерти, погребенная во тьме под землей. Рядом лежали волосы Селины; глянец их чуть померк там, где я растрепала косу, ворочаясь во сне. Вспомнив прошлый вечер, я затрепетала, но мне хватило ума встать и, обернув волосы шарфом, спрятать их с глаз подальше — в ящик стола, где храню этот дневник. Ковер под ногами кренился, будто палуба корабля, меня качало и потом, когда я вновь замерла в постели. Вошла Эллис и тотчас побежала за матерью; мать явилась хмурая и готовая к брани, но вскрикнула, увидев, как я бледна и дрожу в лихорадке. Вайгерс послали за доктором Эшем, при виде которого я не сдержалась и расплакалась. Свое состояние я объяснила месячными. Врач велел оставаться в постели, а хлорал заменить опием.