Я все поняла; я подошла к кровати, на которой они лежали, и развернула простыни, ища пятна и отметины. Потом взяла с полки чашу. Там еще оставалось немного мутной воды, и я возила в ней пальцами, пока не нашла два волоска: темный и золотистый. Я швырнула чашу на пол; она разлетелась вдребезги, оставив на досках мокрый след. Настала очередь кувшина, но, жестяной, он не разбился, и я топтала его, пока не сплющила. Потом сбросила с кровати матрас и принялась за простыни. Звук рвущейся материи действовал... как что?.. как опий. Я рвала и рвала, превращая простыни в клочья; уже саднило руки, и тогда я стала рвать полотно зубами. Потом разодрала половик. Потом опрокинула баул и растерзала платья. Я была готова порвать одежду на себе и выдрать свои волосы, но, задохнувшись, прижалась щекой к оконному стеклу и ухватилась за раму. Передо мной лежал тихий и совершенно белый Лондон. Из беременного снегом неба по-прежнему падали хлопья. Я видела Темзу, деревья Баттерси-парка, а далеко слева — обрубленные туманом башни Миллбанка, которых не видно из моей комнаты.
А потом я увидела темную шинель полицейского, совершавшего обход Чейни-уок.
Сразу возникла мысль, произнесенная голосом матери. Меня обокрала собственная служанка! Нужно лишь сообщить полицейскому, и он ее задержит... он остановит поезд! Я засажу обеих в Миллбанк! Они будут в разных камерах, и Селина вновь станет моей!
Я выбежала из комнаты и, скатившись по лестнице, выскочила в прихожую, где в слезах расхаживала миссис Джелф... Отпихнув ее, я рванула дверь, вылетела на тротуар и крикнула полицейскому; мой дрожащий пронзительный вопль, показавшийся мне чужим, заставил его обернуться. Он подбежал и обратился ко мне по имени. Я вцепилась в его руку. Полицейский смотрел на мои дико растрепанные волосы, перекошенное лицо и кровоточащую рану на горле, о которой я совсем забыла.
Меня обокрали, сказала я. В доме побывали воры. Сейчас они в поезде, который отошел с вокзала Ватерлоо — две женщины в моей одежде, они направляются во Францию!
Полицейский смотрел как-то странно.
— Две женщины? — спросил он.
— Да, одна из них моя горничная. Она ужасно хитрая и жестоко меня оскорбила! А другая... другая...
Другая сбежала из тюрьмы Миллбанк, хотела я сказать. Но лишь глотнула ледяного воздуха и зажала рукой рот.
А как я это узнала?
Откуда взялась одежда для нее?
Кто приготовил деньги и билеты?
Почему паспорт на вымышленное имя?..
Полицейский ждал.
— Не знаю... ничего не знаю... — проговорила я.
Полицейский огляделся. Он уже вынул из-за ремня свисток, но теперь выпустил, и тот болтался на цепочке.