Их домик в Гринвилле был уютным, с прелестным ухоженным двориком, и у Гидеона даже была собственная спальня с рукомойником и зеркалом. Но все это было так скучно. Так безопасно.
Да, Гидеон обожал рисковать. Ему нравилось, когда в жилах загоралась кровь – он то и дело попадал в драки с разъяренными детьми итальянцев или в разборки с ножом среди типичных авантюристов Виллиджа – но при этом он чувствовал в себе и сильную тягу к наведению порядка. Но только к пятнадцати годам он понял, что есть места, куда не стоит совать нос, если не хочешь, чтоб его перешибли. Существовала нешуточная, настоящая опасность на улицах большого города – настоящие преступники, часто зловещие и порочные, по которым просто плакала тюрьма, или просто обычные люди, доведенные до озверения нищетой и отчаяньем. И, подрастая, Гидеон решил для себя: самое важное в жизни – это равенство, закон и правопорядок. Что ж, думал он, совсем неплохо принять участие в этой борьбе справедливости против насилия. И совсем неплохо б ему стать полицейским.
Внедриться в Полицейское Управление Нью-Йорка было совсем непросто. Начиная с того, что соискатель должен был быть официально жителем Нью-Йорка не меньше года. Во-вторых, времена были тяжелые – ходили разговоры о войне, и Америку все еще разъедала Депрессия; тысячи здоровых, сильных американцев были безработными, и конкуренция в поисках хорошей работы была очень сильной. Департамент установил свои «закупочные стандарты» для будущего урожая кадров – имевший шансы на успех новобранец должен был весить не меньше ста сорока фунтов и быть в идеальной форме, физически и умственно – его коэффициент интеллекта должен быть очень высоким, и он должен обладать почти всеми мыслимыми способностями, особенно теми, что необходимы для работы в полиции.
Гидеон ушел из дома в восемнадцать лет, переехав на Салливан-стрит в Гринвич-Виллидж. Там, в квартире на пятом этаже, с ним жили еще два новичка-офицера, с которыми он подружился. В девятнадцать он успешно сдал письменный экзамен на Гражданской Службе, получил документы, удостоверяющие его психологическое и физическое состояние, почетную грамоту, и был направлен в школу подготовки. Там он не только выжил, но и отличился и был готов приступить к своим обязанностям после своего двадцатилетия. Его родители были в шоке. Эфраим, портной – как и его отец и дедушка до него – имел виды на второй небольшой магазинчик в Нью Джерси и надеялся, что им будет заправлять его сын. Эфраим был добрым человеком – но и твердым в своих взглядах ортодоксом, читавшим Талмуд каждую свободную минутку, тогда как Мириам читала чувствительные любовные романы и поэзию – когда не жарила и не парила, или не шила и не наводила чистоту в своем любимом доме. Оба они были осторожными людьми, с унаследованным инстинктивным отвращением к любым действиям полиции и к полиции вообще. Оно родилось благодаря рассказам о кошмарных зверствах казаков – рассказам, занесенным на американскую землю Барухом и другими еврейскими иммигрантами, свидетелями погромов в Восточной Европе.