Чары (Норман) - страница 40

Магги любила эти уик-энды и праздники год от года все больше. Это были ни с чем не сравнимые дни, которые она проводила только с папой и Опи. Ее братик Рудольф, появившийся на свет в 1942-м, ровно за три месяца до ее третьего в жизни дня рожденья, был теперь достаточно большим, чтобы присоединиться к ним, но они по-прежнему ездили в Давос вдвоем.

Цюрих подвергался иногда бомбардировкам, и Александру и дворецкому Максимилиану приходилось время от времени таскать на себе винтовки и тяжелую амуницию с 48 боевыми патронами, отправляясь туда, куда их пошлют. Но жизнь в городе по-прежнему изобиловала комфортом мирного времени и была все также четко организована. Магги спала на красивых шелковых простынях, и ее спальня – за исключением тех дней, когда строго соблюдался режим светомаскировки – играла всеми оттенками бледно-розового цвета в свете ламп и ночников. Когда она стала уже слишком большой для того, чтобы ее купали, горничная по-прежнему помогала ей, когда она выбиралась из ванны, и держала наготове заранее согретое турецкое полотенце с ее монограммой. Семейные трапезы проходили в огромной Speisezimmer[11] – дворецкий Максимилиан подавал еду на серебряных подносах. В мирное время он был также и шофером машины Хильдегард и Александра. Но теперь, из-за все же появившихся разных ограничений – в частности, горючего – личному автотранспорту не позволялось появляться на дорогах.

Магги учили – хотя это не означало, что она научилась – шить, вышивать и вязать и быть настоящей леди в любое время дня и ночи. «Быть настоящей леди» означало всегда иметь при себе свежевыглаженный носовой платок – но пользоваться им только в случае крайней необходимости, никогда не высказывать своего мнения и вообще не говорить – до тех пор, пока к ней не обратятся, и никогда не бегать в общественных местах, и уж само собой не петь – только в церковном хоре.

В деревенском доме деда, прилепившемся высоко в горах, весело трещали дрова в печи, и Магги спала на простой перине из гусиных перьев на льняных простынях и укрывалась – особенно когда было холодно – грубым шерстяным одеялом. Они с отцом и Амадеусом ели простую вкусную еду: бифштексы или жареную колбасу с соусом и жареным луком, или сыром, расплавленным над пламенем печи на большой вилке, и дедушка разрешал ей сдувать пену с его кружки с пивом и поощрял петь в полный голос, чтобы легкие девочки наполнялись свежим горным воздухом; а еще он позволял ей бегать, где вздумается, и учил кататься на лыжах и коньках и подыматься в горы. И жизнь здесь была веселой и казалась такой простой и открытой – какой никогда не бывала внизу.