— Эй, джигит, что это ты здесь прохлаждаешься, когда все надрываются на работе?
Шонкы увидел Гулзибу с большим медным кувшином на плече. Он как кошка спрыгнул с холма, взял у Гулзибы кувшин и прильнул ртом к его носику. Пил он жадно, долго.
— Спасибо, красавица! — пробормотал он и передал ей кувшин.
Не скрывая неприязни, Гулзиба сверкнула глазами и пошла своей дорогой. По нескольку раз на день она приносила джигитам холодную воду.
Когда она всех напоила, отыскала Ерназара и шепнула ему:
— Алакоз, не верь Шонкы! У него сорочий нрав, нельзя ему доверять!..
Ты напоила людей? — раздраженно перебил ее Ерназар.
— Собака, виляющая хвостом, опаснее пса, который лает… — не унималась Гулзиба.
— Хватит болтать, — отмахнулся Алакоз. Гулзиба вздохнула и, подняв пустой кувшин на плечо, ушла.
* * *
Понедельник, злосчастный понедельник, приближался неотвратимо. Люди работали в Кыркале до изнеможения, но все-таки не успели. В окрестностях Кыр-калы появились первые хивинские нукеры.
Началась суматоха. Обе стороны не были осведомлены точно, какими силами располагает противник. Поэтому никто не решался начать действия первыми. Затишье это таило большую опасность: расслабишься — тут враг и нападет неминуемо… Алакоз знал это и неутомимо подбадривал соколов:
— Соколы, друзья! Человек, боящийся опасности и несчастья, никогда не узнает счастья! Держитесь смело и мужественно! Враг не должен ступить на нашу землю, осквернить её. Она священна для каждого из нас! — Откуда только брались у него силы? Он не спал, не ел — все время на коне, среди людей…
К Алакозу приблизились два джигита, которых он посылал на разведку.
— Ерназар-ага, вражеское войско разделилось на две части, — отрапортовал один из них, — одна во главе с кенегесом и Саипназаром, взяла направление на Казахдарью! К нашей крепости!
— Абди-бий, — обратился Ерназар к военачальнику, — возьми с собой Шонкы и Рахманберды и вместе с ними поспеши к Зарлык-хану. Передай ему: враг направляется к ним. Пусть готовятся принять бой! Надо выставить против хивинцев всех мужчин — не только соколов.
Абди-бий, Шонкы и Рахманберды выехали из северных ворот Кыркалы, и почти одновременно с этим хивинцы начали атаку с южной стороны.
Поднялась стрельба, поначалу беспорядочная: она набирала силу. Тишина сменилась сражением, грохотом. Сеча шла жестокая. Стонали раненые — их некогда и некому было выносить с поля боя, — жалобно звали: «Мама! Мама!», взывали: «Помогите, помогите, братья!»… Вскоре под каждым кустом тамариска, на каждом шагу лежали настигнутые смертью люди.