полилась протяжная мелодия, потом кто-то запел:
Измучилась я, крутя жернова, дорогая сноха,
Но в силах поднять правое плечо, дорогая сноха,
Юрта возлюбленного моего манит меня к себя,
Но не решаюсь приблизиться к ней, дорогая сноха!
Какой нежный, какой волшебный голос! Казалось, вместе с Ерназаром ему внимает весь мир, вся природа. Завороженные прекрасным голосом, умолкли птицы, притихла река, не плещется о берег, замерло море.
— Прощай, моя единственная отрада, прощай, мой шынкобыз! Отправляйся первым!.. — то ли пропел, то ли простонал голос; раздался всплеск воды. — Боже, почему я сирота? Зачем я полюбила джигита знатного и женатого? Почему ты обрек меня на любовь, которая мне дороже жизни? Он, мой любимый, никогда о ней не узнает, а если и узнает, что с того? В этом мире люди не сострадают друг другу, не умеют ценить любовь и дорожить теми, кто преданно любит! Ты несправедлив и жесток, о боже! Одним ты даруешь смех, другим посылаешь слезы!.. Мне не жаль покидать этот мрачный мир! Прощай, палван!
Ерназар как зачарованный внимал этим причитаниям. Они прекратились, сильный всплеск воды нарушил завороженную тишину. Ерназар подбежал к реке. По ее глади расходились круги; вот мелькнула рука, исчезла, опять мелькнула. Ерназар бросился в воду, поплыл, нырнул, схватил за косы.
Бесчувственная, в мокром платье, которое точно впивалось в нее, лежала на песке девушка. Ее колотила дрожь. Ерназар, сам мокрый и продрогший, испугался, как бы девушка не застудилась. Он снял с коня попону, склонился к девушке и, стуча от холода зубами, раздел ее трясущимися руками. Ериазар обомлел — такой красоты он еще не видывал: белое, точеное тело; груди — как две перевернутые пиалы; соски что спелые джидинки; тонкая талия, стройные полные ноги… У него закружилась голова. Он не отрывал глаз от девушки, чтобы навсегда ее запомнить. В нем пробудилось острое, до блаженной, пронзительной боли желание, какого он, казалось, не испытывал ни разу в жизни. Ерназар начал гладить эти бедра, эти ноги, соблазнительнее и манящее которых не было ничего на свете. В сладком головокружении коснулся он губами девичьей груди, прильнул к губам, к шее. Каждая жилка, каждая кровинка затрепетала, ожила в нем, требуя, жадно требуя насыщения. Его поцелуи, его руки звали, призывали эту прекрасную плоть пробудиться, откликнуться на его зов. Девушка открыла глаза, испугалась:
— Боже, где я? Что со мной? Где мое платье? — Руки ее потянулись к груди, пытаясь ее прикрыть.
— Как ты красива! — задохнулся Ерназар. Скрипнув зубами, он завернул девушку в попону;