— Так где же твоя рука? А? — спросил друг своего друга. — Так это был глюк?
Они рассмеялись, в такт вибрируя дрожащими пальцами.
— Да, — серьезно ответил другой друг. — Это был глюк.
— А вообще вот эти последние средства…
— Ничего. Я пойду спать.
— До свиданья.
Первый друг проводил второго до двери, чтоб он отправился на свой этаж ночевать и продолжать жить в грезах, пока нам осталось хотя бы это. Он закрыл дверь и чмокнул ключом, поворачивая его в замке. Петухи еще не пели, но было уже рано, духовно пустой дом тревожно готовился к новому трудовому дню.
Друг отошел от двери, путаясь мыслями и чувствами. Дрожь пробила его насквозь — он не смог бы спать, чтобы отдохнуть от экспериментов над собственной жизнью.
— Я приму снотворное! — решил он, выискивая радедорм среди россыпей химической помощи человеку в минуты плохого настроения.
— Все это несерьезно! — громко усмехнулся он, заглатывая пачку внутрь себя. — Завтра я высплюсь хотя бы нормально… Химия все-таки не страшна человеку как носителю духовной силы…
Он пошел вперед к своей кровати, тупо осознав, что на мгновение стал совершенно нормальным, готовым к новым путешествиям во славу разума.
Но не дойдя и двух шагов до туалета он умер, упав на безмозглый паркет, и воскрес только в день Страшного Суда.
1984
Мне хочется плакать, когда я листаю зарубежные журналы, посвященные сексуальной жизни в иноземных краях, которые где-то наверняка располагаются на нашей планете. Мое мальчишеское мужество рыдает в снежную ночь, когда я вижу перед собой лоснящееся бумажное тело, которое возлежит на осыпанном бликами морском берегу, где танцуют кукарачу едва одетые особи «гомо», и когда они открывают свои части тела, переступив через одежду, как через кровь, или лимфу. Я всегда вижу в этом победу — когда под сдернутыми трусами оказывается именно то, чего ждешь; я вижу в этом строгую гармонию нашего мира, в котором космос победил хаос.
Мне уже почти тринадцать лет, но я хорошо сохранился для этого возраста. Девушки не смотрят мне вослед, поворачивая, словно совы навстречу опасности, свои головы: и мне стыдно быть мальчиком в обществе девушек и женщин, и душа моя рвется в Париж, где возможна занятная игра в «дочки-матери», и где маленький мальчик может обладать роскошной зрело-женской природой.
Начальник мамы Ильич, с которым она познакомилась в Швеции на приеме но поводу поддержки стран Азии Эфиопией (где также был замечательный член эфиопского комитета Оссеуйле Куйле Жол, которому оттяпали его гордость в девическом возрасте по обычаям здешних мест, но которую ему починили в Японии, в результате чего он осуществил свои многолетние грезы), сидел у меня на кухне, попивая кофе после душа, и сверкал своими очками, в которых отражался огонек его западносторонней зажигалки, в то время как я рассматривал порнографический журнал.