Наступил рассвет на Звезде. Дымное плато Щуй озарилось лучиками показавшегося из-за пригорков на горизонте Хнаря. Метановые миазмы желтых низин зажглись яркой зеленью клубящихся испарений. Черное небо в сияющих точках казуаров заволоклось багровосерой светлой пеленой, в которой замелькали вспышки очнувшихся сноровок, встречающих восход. Напряженная ватная тишина сменилась резким скрипом вставшего на заднюю хню жочемука. Он окаменело застыл, выбрасывая из жэки камешек и встречая утренний приход. Мелкая рыбешка пробиралась от камня к камню, в поисках свежего газа, идущего из почвы; при вдохе наступал кайф, и ту же кремнистые побеги старались достать до жопы рыбешки, где находилась ее душа. Но она выскакивала из цепкости растительного грунта и вздымалась ввысь, стараясь достичь луча, который сжигал ее, обращая в пары пропила. Вообще все происходило очень долго, незаметно, неразборчиво, неявно. Крона Хнаря еле-еле выбивалась из-под рыжих холмиков; каждый луч, пульсируя, медленно доходил до предметов, превращая их в нечто светло-прозрачное, и на миг могло показаться, что где-то есть движение и жизнь, но не было глаз и поньки, чтобы что-то уразуметь.
Ю! Голые цветные пейзажи навеки! Мир глубокой бескрайности навсегда! Планета мертвенного величия! Тяжелые тени неразличимо крались по застывшей холодной поверхности огромной Звезды. Плато Щуй сурово сверкало в утреннем свете, и в его панцирной скованности сквозила какая-то призрачная бездонность, разреженный до предела воздух вечности, некая немыслимость мира. Но и здесь, в царстве гриба и метана, разворачивалось буйство предначальных энергий, и в окаменелых волнистых гребнях розово-коричневых скал виднелся замерший взрыв.
Этот восход у спуска в Дрю оживлял все песчиночки огражденной редкими горами равнины Зо. Желто-серая пыль, поблескивающая в свете Хнаря, с тихим свистом закручивалась в вихрь и вздымалась ввысь пляшущим на тонкой ножке винтовым столбиком. Неожиданные ярко-синие ветры, врывающиеся с юга, ломали растущие каменные выростки почков, которые глухо рушились в глинистую жидкость оранжевого клейкого озерка. Внезапно все заволакивалось тучей ножевых бряшек, изрыгаемых небесной дурью; все темнело, становилось пульсирующим, дырчато-точечным, бело-сизым, стремительным. Визжали бряшки, падая на почву и шипя; булькал образовавшийся кремнисто-небесный раствор; стрекотали крошки-пычки, радуясь корму. Хнарь застилался плотным белесым кишением и тускло сиял за ним, похожий на грязно-светлое пятно. Затем дурь исчезала, словно наваждение, жидкость твердела, образуя узорчатые кусочки грунта, Хнарь вновь бил резкими кинжалами-лучами по всей панораме этого места, и воцарялось прежнее безумное безмолвие, похожее на ничто, и только маленькие пычки, умирая, довсовывали в себя превратившиеся в бурые веточки только что выпавшие осадки, и застывали в виде алых загогулин, похожих на вонесцо.