Ножка была тверда, будто дух праведника, настаивающего на своей вере, несмотря на ужасные муки, выпавшие на его долю, но Цмипкс упорно сдавливал ее, перерезая постепенно своим проволочным обликом, и она немедленно поддавалась, начав нежно трепыхаться в каком-то болевом тупом экстазе и потайном восторге. Цмипкс давил, ножка натужно сопротивлялась, все более каменея, как заговоренное существо, коснувшееся запретных вещей; Цмипкс утончался и острел, а ножка глухо и блаженно стонала.
Наконец, Цмипкс своими концами зацепился за какие-то отсековые винты и резко дернул самим собою в стороны. Возник страстный взвизг — ножка перерезалась и отпала.
— Эээээ!.. — удовлетворенно молвил брусок Цмипка. — Это было чудесно… Вот это да! Да… Кайф!
Красные капельки потекли с места, от которого отрастала ножка. Проволока Цмипкса раскалилась добела, став горячей, словно жаркий огонь любви.
— Нет, это еще не все! — воскликнул вдруг он, превратившись в огромную сизую кувалду. — Я вытрясу из тебя все, я изничтожу тебя, добью, долюблю!..
Он начал забойно молотить по бруску, оставляя бурые вмятины; брусок запрыгал, в страхе увертываясь, но удары разъяренного, ликующего Цмипкса находили его повсюду.
— Так мы е договаривались! — взмолился брусок-Цмипк. — Что такое? Я ведь не могу стать более ничем другим. Что случилось, чего ты хочешь?…
— Да, ты не сможешь быть другим, — мрачно ответствовала кувалда, яростно стуча. — Ты ведь — я, а я сейчас захотел, чтобы ты был и оставался именно таким. И только таким. А я убью тебя — такого!.. Я могу тебя, вообще-то, вобрать в себя, но я хочу
тебя убить! Только таким образом освобожусь от постылой вездесущности, от гадкой выси, от небесной размытости, от безгрешности, от благодати!.. Убей себя — и ты обретешь себя! Так ведь? Разве нет?
— Не-ет! — в страхе взвопил Цмипк.
— Да-а!
Цмипкс стал огромным безобразным прессом, взмыл вверх и тут же рухнул на уже искореженный, поверженный брусок, представляющий из себя одно из Цмипксовых собственных проявлений.
Раздался сотрясающий всю летальную тарелку глобальный, страшный удар. Брусок рассыпался на серую молекулярную пыль; сгинул, вдавившись в пол, исчез, как легкий дымок, пропал, словно сгоревший горючий газ. Ничего почти не осталось от него, все бессмертное и неразложимое, что в нем было, ушло, неизвестно куда, может быть, вернувшись в Цмипкса. Цмипкс открыл люк в космос и оставшаяся праховая пыль от бруска со свистом вмиг, унеслась туда.
— Вот так вот! — торжествующе выкрикнул Цмипкс, закрывая люк, и на какое-то мгновение становясь прежним, характерным звездом — с центром посреди и щупиками по краям. Но затем его дух заволок черный мрак необратимых превращений, и он тут же тяжелорухнул вниз, корчась в родовых муках новой перемены самого себя.