А чего я, собственно говоря, ожидал?
Гостиничного номера с расшатанной кроватью и мокрых от частых стирок простынь? Виртуальность тем и хороша, что внутреннее пространство своего дома можно делать сколь угодно большим.
Иду на свет фонаря в траве.
Движения медленные и вялые, сон почти отступил, смирившись, но нахлынула свинцовая усталость.
Домик маленький, это то ли хорошая дача, то ли скромный коттедж. Никого нет. Фонарь светит одиноко и тоскливо. На мгновение мне кажется, что сердобольная Мадам решила оставить меня в одиночестве. Нет, вряд ли. Сочувствие сочувствием, а бизнес на первом месте.
Сажусь перед фонарём — это старинная керосиновая лампа в закрытом сеткой корпусе. С такими спускаются в подземелья. В глубину.
Вокруг лампы вьются мошки, колотятся о стекло, бессильно пытаясь ворваться в свет. Люди куда глупее мошек. Они всегда находят огонь, чтобы обжечь свои крылья. На то они и люди.
Шагов я не слышу, просто на плечи мне ложатся руки. Неуверенно, робко. Словно привыкая.
— Здесь всегда так тихо? — спрашиваю я.
— Нет.
Я вздрагиваю. Даже голос её мне знаком.
— Всё зависит от гостей.
— Мне нравится тишина, — говорю я, по-прежнему не оборачиваясь.
— Мне тоже, — соглашается она. Может быть из желания понравиться. Может быть искренне.
И я решаюсь обернуться.
Она такая же, как на фотографии. В короткой юбке — не сексапильно-короткой, а просто в удобной летней одежде. В блузке дымчатого шёлка. На ногах серые босоножки, тёмные волосы стянуты на лбу ленточкой.
Девушка смотрит на меня серьёзно, изучающе. Словно я не клиент, которого ей придётся обслуживать, а действительно гость, которого можно принять, а можно и выгнать в ночь.
— Меня сегодня весь день называли Стрелком, — говорю я. — Но ты лучше зови меня Леонидом.
Она кивает, соглашаясь.
— И… если можно, — добавляю я. — Если можно, я буду звать тебя Викой.
Девушка очень долго молчит, и я решаю, что невольно обидел её. Но она лишь спрашивает:
— Почему? Я кого-то тебе напоминаю?
— Да, — признаюсь я. — Всё равно я забудусь, и назову тебя так. Давай лучше избежим этого.
— Давай, — соглашается она, садясь рядом, протягивает руки, греет их над фонарём, как над костром. — Я легко привыкаю к именам.
— Я тоже.
Мы сидим и молчим. Я чувствую, как потихоньку проваливаюсь — всё глубже и глубже…
— Вика…
— Что, Леонид?
— Я буду большим дураком, если усну сейчас?
— Не знаю, — говорит она. — Тяжёлый был день?
— Тяжёлые ещё будут.
— В доме есть кровать… как ты понимаешь.
Я киваю. Не хочется вставать и уходить из живой тишины в мёртвую.
— А если хочешь, я принесу тебе одеяло, — продолжает Вика.