На ходу застегивая пуговицы кителя, в палатку ворвался Львов и, не успев единого слова сказать, получил быстрые указания от графа.
– Ваше благородие, поднимайте своих в ружье. Позицию займите на гребне перед лагерем, со стороны реки, чтобы все подходы простреливались – там, где редан построили… Да что я вам говорю, мы это десять раз обсуждали!
– Слушаюсь!
– Быть внимательными, по любой тени огня не открывать! Еще своих в темноте подстрелите!..
Ночь, однако, была не самой темной – небо звездное, полная луна склоняется к горизонту и светит будто огромный фонарь. Долину Днестра затягивает туман, скапливающийся в низинах и заводях. На рассвете вся округа будет укрыта сплошным туманным одеялом.
– Вон там, – Барков указал Евангелине на север и северо-запад. Горизонт подсвечивался желтоватыми вспышками. – Безостановочно палят уже двадцать минут, это не случайный приграничный инцидент… Район Каменца-Подольского, он всего в шестнадцати верстах от границы. Ай, как скверно, ехать на Проскуров как раз через губернский город – надо посмотреть карту и поискать объездные дороги.
– А если на юг? Перебраться через Днестр и в Бессарабию? Недалеко две станции, Новоселица и Липкацы, я хорошо помню план…
– В случае войны неприятель будет стремиться перерезать именно железнодорожные линии. Поэтому наш путь – только на восток или северо-восток.
– Пойду займусь автомобилем, – угнетенно сказала Ева. – Может быть, действительно не разобрались? Или какие-нибудь маневры?
– Маневры? Не смешно, моя дорогая. Вот еще что… Держите под рукой свой маузер.
– Предлагаете стрелять в солдат моего кайзера?
– Предлагаю подумать о собственной, единственной и неповторимой жизни. Вы не представляете себе, что такое настоящие боевые действия: никто не станет разбираться кто вы и откуда. И вежливым голосом таможенного чиновника просить показать паспорт. Будь таковой австро-венгерским или болгарским.
* * *
В белой мутной каше утонуло все – и палатки, и деревья, и берег реки. Мир поглотила колышущаяся мгла; только верхушка кургана да изогнутый острый хребет остатков Траянова вала плыли над бескрайним молочным озером. Звуки приглушенные, едва слышные.
Поверх – купол черно-синего неба с едва заметными золотисто-голубыми отсветами по восходному краю. Пейзаж самый таинственный, почти фантастический, когда возникает ощущение, что грань между настоящим и прошлым размылась, эпохи смешались, а из вечной материи остались только небеса, звезды, земля под ногами и журчащий неподалеку невидимый Днестр.
Будто распахнулись ворота меж мирами – тогда, полтора тысячелетия назад, возле безымянной готской деревеньки, стоявшей в излучине Агалингуса, как именовали реку германцы, из тумана выплыли темные силуэты всадников на низеньких мохнатых лошадках. Ехали медленно, тихонько переговариваясь меж собой на странном картавящем наречии.