Я посмотрел на вновь, появившийся на щеках «ожившего» Копылова румянец и вздохнул…
* * *
Разумовский не появлялся у меня три месяца, и я, было, обрадовался, что шок, произведенный на него Копыловым, столь велик, что батюшка не захочет больше заниматься «мирскими» делами, когда как-то вечером, выходя после работы из отдела, наткнулся на ожидавшую меня помятую зеленую «пятерку».
— Садись, подвезу, — открыл передо мной дверь иерей.
— Спасибо, я лучше пешком, а то ты меня вновь к какой-нибудь бабушке-старушке, без жилья оставшейся, подкинешь.
— Непременно, — легко согласился он. Только не к «какой-нибудь», а к «той самой». Ты ведь за все это время ее ни разу и не видел. Неужели и взглянуть не захочешь, кому помогал, на кого столько сил потратил? Давай, давай, садись. Отвезу, полчасика погостим и обратно. От порога до порога доставлю. Садись.
Я обреченно махнул рукой и подчинился. Бывший особняк Копылова светился в рано наступивших сумерках единственным окошком.
— Ждет, указал на него Разумовский. — Я обещал, что приеду сегодня. Она чаек на травах собиралась заварить, блинов напечь.
Припарковав машину во дворе, он тронул кнопку переговорного устройства, заменявшего звонок.
— Кто там? — послышался из динамика, старческий голос.
— Я это, Ефросинья Петровна. Отец Владимир.
— Заходите, батюшка, — важно ответила старуха, и французский замок щелкнул, отмыкая дверь.
Убранство особняка поражало своей помпезностью и отсутствием вкуса. От резных перил лестницы, ведущей на второй этаж, до каминов в каждой комнате чувствовался Копылов. Но зато стоимость любого находившегося здесь предмета превышала мою годовую зарплату многократно. В огромной гостиной, перед пылающим камином, на кресле качалке, установленной на шкуре белого медведя, сидела сухонькая, востроносая старушка с блестящими живыми глазами и вязала. Спицы в ее руках мелькали бликами огня, и нить стягивалась в толстый шерстяной носок.
— Мир дому сему, — перекрестился на иконы в углу иерей. — Как себя чувствуете, Ефросинья Петровна?
— Спасибо, батюшка, больше не хвораю. Ребятки заботятся. То лекарства редкие, то медок привозят. Да и тепло здесь, у огня, не то что в старой комнате. Присаживайтесь, я сейчас закончу и стол накрою. Пару рядков уложить осталось, и будут носочки готовы.
— А кому вяжете?
— Ребятишкам. Уж такие хорошие ребятки, и продукты привезут, и о здоровье справятся… Только мерзнут, небось, бедные. Головенки-то куцые, совсем без волосьев. Я им поначалу только шапочки связала, а потом гляжу — и зимой и летом все в одних тонюсеньких костюмах ходят. Одежонка цветастая, да уж больно непрактичная, вот я им носки и вяжу. А шапочки мои они носят. Говорят, и мода такая час есть. Вот как.