Обо всем этом я не торопясь размышлял, стоя посреди кабинета под пристальным взглядом директора. Наконец он не выдержал:
— Я слушаю вас.
— Сергей Константинович, — попросил я, — возьмите меня с собой в Америку. Я очень хочу кушать три раза в день и спать хотя бы по восемь часов… А еще рассказывают, что у них в мясных консервах, — я сделал «страшные» глаза, — есть мясо! В отличие от наших жил и сухожилий. А ещё я слышал…
— Я думал, Леночка шутит, — приподнял бровь Соловьев. — Оказывается, вы и впрямь… Во-первых, я уезжаю не в Америку, а в Голландию, а во-вторых, перестаньте дурачиться, присаживайтесь в кресло и объясните, зачем пришли.
— Я же сказал: хочу быть богатым и надеюсь, что вы мне в этом поможете.
— Понятно, — он спокойно снял трубку телефона и посоветовал мне: — Если я сосчитаю до трёх, и всё ещё буду иметь неудовольствие вас видеть, то вызову милицию.
— А если я крутой рэкетир? Вы меня сдадите, а потом неприятностей не оберётесь. Может, это и не шантаж вовсе, может, это искреннее желание поехать в Голландию? А возможностей нет… На Вас одного и надежда, — я всхлипнул, утирая навернувшуюся слезу.
— Это Ваши трудности, любезный, — сухо сказал Соловьев, поднося трубку к уху. — А у рэкетиров не бывает столь убогих физиономий. У вас осталось две секунды!
На нарочито-хамский тон я не обратил внимания, а вот на «убогую физиономию» обиделся всерьез. Ну, валяет человек дурака, ну отрывает от работы, ну шантажирует немножко, но, как говорил так и не сменивший профессию Иван Васильевич: «Лица попрошу не касаться!» Досадливо крякнув, я извлек из кармана удостоверение и продемонстрировал. Моей роли это не мешало.
— Вижу, — не меняя тона, сказал Соловьев. — И что дальше?! Кто вам дал право врываться в офис и хулиганить?
— Какая-то дежурная фраза: «Кто Вам дал право врываться?!» Я вошел. Врывается ОМОН. Но про них почему-то говорят: «Заходили высокоуважаемые сотрудники ОМОНа, вежливо проверили документы, извинились за причиненные неудобства и тихо ушли»… Где справедливость?!
Директор выжидательно молчал, с презрением и даже брезгливо глядя на меня. — «Н-нда, подумал я, как в том анекдоте: сидит, молчит, ерунду разную обо мне думает. Что-то теряю я сноровку, нужно и дальше как-то ваньку валять, а мне всего хочется взять его за жабры и колоть, колоть, колоть… сбить его с толку, дергать из стороны в сторону, заставить растеряться, чтоб у него не одна-две версии появились, а как минимум пять. Тогда подстраховаться для него лишним не покажется. Ох, Разумовского бы сюда, на мое место, когда, дураком себя не считая, тем не менее, очень остро им чувствуешь… Что же еще сморозить?»