— Семь церквей, — у прямо повторил Разумовский. Семь!
Я понял, что мои доводы здесь не помогут.
— Ладно, — сдался я. — Посмотрим, что будет дальше. Андрей, я все хотел тебя спросить… Может, это нетактично… Почему ты ушел из угро и занялся… тем, чем занялся?
Разумовский отвернулся и долго не отвечал, разглядывая водную гладь залива.
— Иногда в жизни случаются события, после которых все летит вверх тормашками, — наконец сказал он. — Ты живешь, спешишь в завтрашний день, торопишься что-нибудь сделать, а времени подумать о себе, о своей жизни не хватает… И вот случается что-то, что заставляет все переосмыслить заново. И иногда это бывает очень больно…
Он зачерпнул ладонью песок и принялся пересыпать его из руки в руку, наблюдая, как он тает, утекая сквозь пальцы.
— Была у меня девушка… Ее убили… Надругались и убили.
— Извини, — сказал я, — я слышал об этом, но не думал, что это связано…
— Ничего… Когда вокруг тебя гибнет столько народа, ты почему-то думаешь, что все это будет с кем-то другим, не с тобой, не с твоими близкими… Это произошло только по моей вине.
— Это было связано с каким-то делом, которое ты расследовал? Они знали, что это твоя девушка?
— Что? А-а, нет… Все банальней и гнуснее. Она с подругами собралась на юг, в отпуск. Отдохнуть, развеяться… Я как чувствовал, просил, умолял: подожди немного, скоро и у меня отпуск, поедем вместе… Нет, не послушала. У офицера угро отпуск дело ненадежное, то отменят, то перенесут, то отзовут в самый разгар… А тут подруги, веселье… Когда человек влюблен, он слаб. Вот и я не смог отговорить, дал слабинку, махнул рукой, подумав, что ничего не случится. А прояви твердость, удержи я ее тогда… Мог ведь, мог задержать ее тогда! Моя это вина! Я же мужчина, я же оперирую разумом, а не эмоциями. Я ведь в угро работал и видел, как все это бывает. Но не хотел отпуск портить, в городе удерживать. Как было не отпустить?! И как я сейчас жалею, что отпустил!
Он отбросил песок в сторону и с силой потер лицо ладонями.
— Тогда ты и ушел? — тихо спросил я.
— Нет, я ушел позже. Сперва я съездил туда и нашел их… Всех четверых.
— Догадываюсь о продолжении… Но, по-моему, это справедливо.
— Не знаю. Даже сейчас не знаю. Тогда я не сомневался. Но, знаешь ли, одно дело убивать в спецназе. Может, я неправильно выражусь, но там смерть чувствуется иначе, как-то на расстоянии. Ты все понимаешь, все видишь, но это не входит в тебя так, как здесь, в мирное время, когда действуешь ножом и голыми руками… Это сложно передать. Зато легко почувствовать. Я все время думал, что я — солдат. Я смотрел на себя в зеркало, смотрел на груды призов и грамот, полученных на соревнованиях, и думал, что я солдат… Нет, я спортсмен. Солдат это другое. Солдат это не столько мускулы и навыки, сколько особый дух, состояние психики, особое мировоззрение, особая нервная система… Я в этом не очень разбираюсь. Знаю только одно: я оказался неспособен это перенести. И когда все это в одну кучу — боль утраты, раскаяние перед самим собой… Много разного. Я много думал. Очень много. Я ушел из угро и уехал из города. Долго мотался по разным городам, смотрел, разговаривал с людьми и думал, думал, думал… И однажды оказался в поезде в одном купе со священником. Сутки мы провели за разговором… Он дал мне ответы на некоторые мои вопросы. Не на все, конечно. С тех пор мне немного легче.