Он-то как раз добивался и того, и другого – насиловал девушку яростно и безжалостно, прижимая к доскам, стараясь причинить боль, хрипло шепча на ухо самые грязные оскорбления и собственные комментарии к происходящему, состоявшие из таких гнусностей, что половины она не понимала вовсе.
Ольга терпела, закрыв глаза, поневоле дергаясь в такт размашистым движениям насильника и пытаясь внушить себе, что находится сейчас где-то далеко отсюда – когда-нибудь это должно было кончиться…
Что-то такое он все же почуял, несмотря на исходившую от него слепую злобу, – взял себя в руки, стал двигаться гораздо медленнее, изощреннее, намеренно затягивая действо, гораздо тише и размереннее нашептывал на ухо:
– Значит, гордая, неприступная, романтичная… Шлюха проклятая, я тебя окуну в дерьмо по самую маковку…
Ольга упрямо отворачивала лицо, злясь на себя за невольно вырывавшиеся порой стоны, повторяя про себя одно: все, что с ней сейчас вытворял камергер, не имеет никакого значения, все рано или поздно кончится, придет освобождение…
Он трудился долго и сосредоточенно, временами все же заставляя Ольгу вскрикивать от боли – но это случалось гораздо реже, чем ему хотелось. Настал момент, когда он все же закончил и встал, растрепанный, с блуждающей гнусненькой улыбкой. Приводя в порядок одежду, повторил:
– Значит, гордая, неприступная, романтичная… Ну, я тебе показал, где в этой жизни правда…
Ольга перевела дыхание, зажмурившись и содрогаясь от отвращения. Потом открыла глаза, и величайшим усилием воли заставила голос звучать почти ровно:
– Ничего ты мне не показал особенного, старый дурак. Видывала я мужские игрунки и побольше, а что до мастерства, то и тут ты на последнем месте. Ну, ничего удивительного – не во всем магия помогает, а? Поздравляю со славной победой, господин камергер. Достижение потрясающее – ухитриться овладеть девушкой, накрепко привязанной к столу… Ганнибал вы наш, титан…
Оглушительная пощечина заставила ее зажмуриться, на губах почувствовался соленый вкус крови. Камергер, как она и хотела, был уязвлен не на шутку. Он размахнулся вновь, но граф Биллевич перехватил его руку и оттеснил в сторону:
– Мишель, друг мой, вы меня поражаете. Неужели вы всерьез злитесь от того, что твердит эта маленькая паршивка? Нельзя же принимать все близко к сердцу, она только и ждет, чтобы вы вспылили, потеряли лицо… Будьте выше этого, старина… – и улыбнулся Ольге весело, дерзко, неторопливо снимая одежду. – Меня, прелестное создание, можешь поносить, как твоей душеньке угодно, могу заверить, что твои причитания не заденут никоим образом, никогда. Я совсем другой, знаешь ли… Не дергайся, а то будет больно…