Фрэнсис все ныл, а я по-прежнему пребывал в каталепсии отчаяния, когда зашла Камилла — элегантная незнакомка в облегающем костюме черного бархата, лакированных туфельках и гагатовых сережках.
— Привет, дорогая, — сказал Фрэнсис, протягивая ей пачку сигарет. — Хочу сменить эту мерзкую ночлежку на номер в ближайшей приличной гостинице. Не откажешься составить мне компанию?
Глядя на сигарету, зажатую между ее обветренными губами, я понял, как сильно скучал по ней последние дни.
— Вам еще повезло, — сказала она. — Я вот прошлой ночью спала с Марион.
— В одной комнате?
— В одной кровати.
Потрясенный Фрэнсис распахнул глаза.
— Правда? Вот это да! Кошмар какой, — благоговейно прошептал он.
— Чарльз сейчас как раз с ней наверху. Она закатила истерику из-за того, что пригласили ту бедную девушку, которая ехала с вами.
— А Генри где?
— Вы его еще не видели?
— Вот именно что видели, но даже словом не перемолвились.
— И как он тебе показался? — помедлив, спросила она, выпустив облачко дыма.
— Прямо скажем, не лучшим образом. А что?
— То, что ему плохо. Головные боли.
— Те самые?
— Он говорит, да.
— Как же он тогда ходит, и вообще? — недоверчиво поинтересовался Фрэнсис.
— Не знаю. Он только на лекарствах и держится. Постоянно пьет свои таблетки.
— Почему он в таком случае не в постели?
— Догадайся. Сейчас вот миссис Коркоран отправила его на ближайшую ферму за молоком для этого треклятого ребенка.
— Он машину-то вести может?
— Понятия не имею.
— Фрэнсис, твоя сигарета! — воскликнул я.
Вскочив, он поспешно схватил ее и зачертыхался, обжегшись. По лаку расползалось коричневое пятно — он оставил сигарету на краю стола, и она прожгла дерево.
— Мальчики, — раздался с лестницы голос миссис Коркоран. — Маль-чи-ки. Можно к вам? Мне нужно проверить термостат.
— Скорей, — прошептала Камилла, ловко затушив свою. — Здесь нельзя курить.
— В чем дело? — взвизгнула миссис Коркоран. — Что у вас горит?
— Ничего, мэм, — крикнул Фрэнсис в ответ и, спрятав окурок, прикрыл ладонью выжженное пятно как раз в тот момент, когда она вошла в комнату.
Тот вечер был одним из худших в моей жизни. Дом наводнялся народом, и время тянулось в жуткой размытой чересполосице: родственники, соседи, хнычущие дети, заставленные грязной посудой подносы, забитая машинами аллея, надрывающийся телефон, режущий свет, идиотские разговоры. Грузный плешивый тип с крысиными усиками загнал меня в угол и часа два кряду хвастался рыболовными успехами и процветающим бизнесом в Чикаго, Нэшвилле и Канзас-Сити. В конце концов я от него отделался и заперся в ванной на втором этаже — какая-то пузатая мелочь молотила в дверь и обливалась слезами, умоляя открыть, но я не обращал внимания.