И может, дело было именно в этих оживших старых ассоциациях, а может, в том, что раньше я видел похороны только по телевизору и это были исключительно похороны государственных деятелей, но, так или иначе, процессия — длинные, черные, блестящие от дождя машины, «бентли» мистера Вандерфеллера в их числе, — показалась мне смутно связанной с другой траурной церемонией, с другим, известным всему миру, автомобильным кортежем. Мы медленно продвигались вперед. Полные цветов машины с открытым верхом, словно платформы на инфернальном Параде роз, ползли за непроницаемым катафалком. Гладиолусы, пальмовые ветви, пронзительно синие хризантемы. Порывы ветра взметали разноцветные лепестки, и те, словно конфетти, прилипали к мокрым стеклам.
Кладбище находилось рядом с шоссе — ровное и безликое, открытое всем ветрам. Мы выбрались из «мустанга» на замусоренную полосу кармана шоссе и стояли, озираясь по сторонам. Ряды могильных камней напоминали типовые жилые кварталы. В трех метрах от нас по асфальту неслись автомобили.
Облаченный в форму водитель «линкольна» из похоронного бюро обошел машину, чтобы открыть дверцу, и из салона вышла миссис Коркоран, неприступная в своих темных очках. Она, не знаю почему, несла маленький букет нераскрывшихся роз. Патрик предложил ей руку. Спокойная, как невеста, она положила обтянутую перчаткой ладонь на сгиб его локтя.
Гроб выскользнул из катафалка и поплыл, словно лодочка, по волнующемуся морю травы. Желтые ленты на крышке гроба весело трепетали на ветру под беспредельным враждебным небом, гости в молчании тянулись следом. Мы миновали могилу ребенка, с которой ухмылялась выцветшая пластиковая тыква-фонарик.
Над могилой Банни был натянут зеленый полосатый тент, вроде тех, под которыми устраивают вечеринки в саду. Что-то тупое и бессмысленное слышалось в хлопанье брезента на этой равнине мертвых, что-то пустое, вульгарное, животное. Мы остановились, сбившись в неловкие группы. Почему-то я думал, что все будет как-то серьезней. Траву устилал пережеванный газонокосилками сор: клочки бумаги, окурки, одинокая обертка «Твикса».
«Глупость какая-то, — подумал я, охваченный внезапной паникой. — Как это все могло случиться?»
Невдалеке по-прежнему шумела автострада.
При виде слепой глинистой дыры, вокруг которой стояли шаткие складные стулья и высилась груда сырой земли, меня охватил неописуемый ужас. Эта была варварская, бесчеловечная штука… Боже мой. Подлинная суть происходящего приоткрылась мне с мучительной ясностью. К чему все это — гроб, ленты, навес, — если мы просто бросим его в яму, закидаем грязью и уйдем домой? Неужели в этом весь смысл? Избавиться от него, как от мусорного мешка?