Он несколько раз позвал ее по имени, сначала просто, потом жалобно, она не отзывалась, и это разозлило его настолько, что у него перехватило дыхание.
Это было чудовищно: она вышла из спальни одетая и готовая уходить.
– Ты уходишь? А что мне делать с ужином?
– Я не знаю, Барри, а что ты хочешь делать?
– Не говори со мной таким тоном.
– Не говори СО МНОЙ таким тоном.
– Каким тоном?
– «А что мне делать с ужином?» – прохныкала она.
Он ненавидел се всеми фибрами души.
– Как ты смеешь!
Она положила кошелек в сумку.
– Я ухожу отсюда, пока мы опять не подрались из-за ерунды.
– Это не ерунда.
– Это ЕРУНДА. Плохое настроение. Оно пройдет, как только я выйду за дверь, – сказала она, закидывая сумку на плечо. Почему эта сумка всегда под рукой и в любой момент готова унести ее за тридевять земель?
– Все пройдет для тебя, когда ты уйдешь, но не для меня.
– Все пройдет для тебя, когда ты снова заживешь нормальной жизнью. – Она вышла в прихожую накрасить губы.
Он схватил сумку и спрятал в нижний ящик около раковины. Она вошла и оглянулась. Он знал, что ухмыляется.
Джастин рассердилась не на шутку.
– Где она?
Он не сдержал смеха. Она принялась толкать его и бить по рукам. Наконец он выдвинул ящик.
– Среди гнилого лука? Ты больной! – воскликнула она, отряхивая с сумки луковую шелуху. – Это отвратительно.
– Да ладно, расслабься.
– Я больше НЕ МОГУ это терпеть. Я УХОЖУ.
– Хорошо. Иди.
Джастин пристегнула собаке поводок и хлопнула дверью.
Но ведь лето! Зачем все эти ссоры в душной квартире? А как же солнечный пляж, плеск волн и хот-доги? Хотя, когда нужно все время думать о том, где припарковаться, как не потерять бумажник и как не получить рак кожи, по-настоящему почувствовать бесконечность лета получится.
Джастин вернулась.
– Я какое-то время не хочу тебя видеть, – объявила она, не вынимая ключ из двери. – Если ты научишься себя вести, можешь позвонить. Но не раньше.
Разумное использование рожка никогда еще не вредило музыкальной группе. Музыканты «Чикаго» знали это. Ван Моррисон это знал. Ему хотелось обсудить это с кем-нибудь. Никто теперь о таких вещах не разговаривает. Где же они – его друзья?