— Теперь эта вещь исчезла. Нет оснований думать, что она может иметь большое значение для дела. Вероятно, вообще никакого. Просто все это странно, и это засело у меня в мозгу.
— А зачем, как вы думаете, он приехал в Триммингс? Шантаж? — В голосе Брюса прозвучал наконец интерес.
— Не знаю. О шантаже я не думал.
— Не могло ли лежать в ящике то, что легко было обратить в деньги? Не письма. Размеры не те. Документы? Свернутые в трубочку документы?
— Не знаю. Возможно, и так. Против версии шантажа говорит то, что у Сирла было достаточно денег.
— У шантажистов они, как правило, всегда есть.
— Верно. Но у Сирла была профессия, которая его очень хорошо обеспечивала. Только нахал желал бы большего. А он почему-то не кажется мне нахалом.
— Будьте же взрослым, Грант. Посидите минуточку спокойно и подумайте о шантажистах, которых вы знали.
Брюс подождал, пока его выстрел достигнет цели, а потом сухо произнес:
— Вот так. — И добавил: — Кого, вы думаете, он мог шантажировать в Триммингсе? У миссис Гарроуби было что-то в прошлом?
— Возможно, — проговорил Грант, рассматривая Эмму Гарроуби в совершенно новом свете. — Да, думаю, вполне возможно.
— Хорошо. Выбор у нас не слишком широк. Не думаю, чтобы Лавиния Фитч когда-нибудь вела разгульную жизнь.
Грант вспомнил милую беспокойную маленькую мисс Фитч с карандашами, торчащими из взлохмаченных волос, и улыбнулся.
— Как видите, выбирать почти не из кого. Полагаю, если вообще речь шла о шантаже, это могла быть только миссис Гарроуби. Значит, ваша теория такова: Сирла убили по причине, которая не имеет никакого отношения к Лиз Гарроуби. — И поскольку Грант молчал, Брюс добавил: — Вы ведь считаете, что это убийство, не так ли?
— Нет.
— Нет?!
— Я не верю, что он мертв.
Ненадолго наступила тишина. Потом Брюс наклонился над столом и проговорил, изо всех сил стараясь сдерживаться:
— Послушайте, Грант. Чутье есть чутье. Всем известно, что вы этим сильны. Но когда вы начинаете им разбрасываться, причем швыряете огромные куски, это уже слишком. Умерьте прыть, ради Бога! Вы вчера целый день тралили реку, пытаясь найти утопленника, а сегодня у вас хватает духу сидеть тут и втолковывать мне, что вы не верите, будто он вообще утонул. А что, по-вашему, он сделал? Ушел босиком? Или, изменив внешность, уковылял, как одноногий, на костылях, которые вырезал в свободную минуту из дубовых ветвей? Куда, вы полагаете, он делся? На что он теперь будет жить? Честно, Грант, я считаю, вам необходим отпуск. Как, скажите, как такая мысль проникла в вашу голову? Каким образом в мозгу опытного криминалиста произошел скачок от ясного вывода: «Исчез, считается утонувшим» — до дикой, фантастической истории, которая вообще не стыкуется с самим делом?