— Взгляни, Олимпия, — сказала Гортензия, обращаясь к старшей сестре и сопровождая свои слова едва уловимым наклоном веера, — что там за юная блондинка в темно-синем платье? Она только что вошла в ложу Месье.
— Видела, — сухо ответила Олимпия.
Племянница кардинала лишь на мгновение опередила публику в партере, также обернувшуюся в сторону ложи брата короля. По залу точно дрожь пробежал шепот, заставивший всех зрителей отвлечься от опущенного красного занавеса.
Светловолосая девушка не обращала внимания на взгляды, устремленные на нее из зала. Чуть склонив голову и теребя пальцами темный бархат своего платья, она будто была погружена в собственные мысли. Ее темно-красные губы ярко выделялись на фоне белой кожи. Высокие скулы над впалыми щеками, как у слишком рано повзрослевшего ребенка, свидетельствовали о ее и впрямь совсем еще юном возрасте. В отблесках серебряных светильников, закрепленных на перегородках лож, она казалась исполненной изящества и жизненной силы. Ее светлые волосы, уложенные в лучок, подчеркивали плавный изгиб затылка. Почувствовав устремленные на нее взгляды, девушка встрепенулась и слегка зарделась. Потом встала и, странно покачиваясь, спешно покинула ложу, чтобы избавиться от чересчур дотошного внимания зала. И лишь когда она вышла, атмосфера в театре разрядилась.
Олимпия Манчини проводила ее с надменной миной.
— Это та самая простушка, которая благодаря капризу судьбы оказалась в доме будущей супруги Месье.
— А она красивая, — улыбнувшись, заметила Мария.
Старшая сестра ответила ей недобрым взглядом.
— Знаешь, как ее зовут? — спросила Гортензия.
Олимпия уже вышла было из себя, но в это время дали сигнал к поднятию занавеса, и слуги поспешили погасить большие люстры.
— Как мне говорили, ее зовут Луиза де Лавальер, — соблаговолила ответить Олимпия.
Красный занавес дернулся и пополз вверх.
9
Театр Пале-Рояль — воскресенье 6 февраля, девять часов вечера
Облачная пелена нависла над Парижем, предвещая скорый снегопад. Пронизывающий холод сковывал зрителей, выходивших из театра, и они спешили к своим экипажам, выстроившимся вереницей у основания лестницы парадного подъезда. Редкие зрители, собравшись в группы и дрожа от холода, задерживались ненадолго под колоннадой, чтобы обменяться прощальными словами и затем спешно отбыть восвояси. Впрочем, одной группе, человек из десяти, холод как будто был нипочем, да и домой они, похоже, не торопились. Их смех гулким эхом отдавался под колоннадой. Так они отвечали на реплики и жесты маленького толстяка с круглой головой в завитом парике, с глубоко посаженными голубыми свиными глазками и вздернутым носом. Его яркое шелковое платье и башмаки с пряжками резко отличались от грубошерстной униформы, сапог и плащей обступивших его солдат.