— В коттедж, конечно. А ты как думала?
— Я ничего не думала. — Они благополучно миновали кабачок. — Думала, может быть, ты живешь в мастерской.
— Нет, я остановился в гостинице. Сегодня первый раз заглянул в коттедж.
— А-а, — хмуро протянула Эмма.
Он уловил перемену в ее тоне и поспешил разуверить ее:
— Там все в порядке. Когда в кабачке узнали, что ты приезжаешь ко мне, явилась целая депутация местных дам — все просто жаждали приготовить для тебя дом. В конечном счете все заботы взяла на себя жена Даниэля. — Даниэль был бармен. — По-моему, ей казалось, что за эти годы в коттедже все покрылось синей плесенью, как горгондзольский сыр.
— Так оно и было?
— Нет, конечно. Ну, может, затянуло кое-где паутиной, но жить там можно.
— Добрая женщина… Я должна ее поблагодарить.
— Да, ей будет приятно.
От порта круто вверх поднималась булыжная мостовая. У Эммы болели ноги — столько находилась за этот день. Неожиданно, не сказав ни слова, Бен отобрал у нее сумку.
— И чего только ты сюда насовала?
— Зубную щетку.
— Она у тебя как кувалда? Эмма, когда же ты выехала из Парижа?
— Сегодня утром. — Казалось, век назад.
— А как о тебе узнали Бернстайны?
— Пришлось заехать в галерею, чтобы добыть денег. Стерлингов. Там мне дали двадцать фунтов, взяли из твоей наличности. Надеюсь, ты не возражаешь?
— Да что ты!
Они прошли мимо мастерской — она стояла темная, дверь заперта.
— Ты уже начал писать? — спросила Эмма.
— Конечно. Для того и вернулся.
— А работы, которые ты сделал в Японии?
— Оставил в Америке для выставки.
Теперь воздух был полон шумом прилива, на берег накатывались буруны. Длинная полоса берега. Их берега. А вот показалась освещенная фонарем, стоявшим возле синей калитки, неровная крыша их коттеджа. Бен достал из кармана куртки ключ, прошел впереди Эммы в калитку, спустился по ступеням и отворил дверь. Войдя в дом, он прежде всего Щелкнул выключателем, и все окна коттеджа засверкали ярким светом.
Эмма медленно последовала за ним. Первое, что она увидела, — язычки пламени в камине и сверхъестественную чистоту и порядок, которые каким-то чудом навела жена Даниэля. Все блестело, все было вымыто и выскоблено. Подушки были взбиты и уложены в геометрическом порядке. Цветов не было, и вместо цветочных запахов по дому распространялся сильный запах карболки.
Бен принюхался и скорчил гримасу:
— Как в больнице, — с отвращением сказал он.
Он поставил сумку Эммы и удалился по направлению к кухне. Эмма подошла к камину и стала греть у огня руки. Постепенно в ней крепла надежда. Она боялась, что Бен не очень-то ей обрадуется. Но он встретил ее на станции, и вот горит огонь в камине. Можно ли желать большего?