— Думаю, да. Маркус должен был ему сообщить.
Эмма подобрала с пола коричневую парусиновую робу и стала надевать поверх свитера. Когда голова ее показалась в горловине, она сказала:
— Бен может не захотеть поехать.
— Вы хотите сказать — вы не хотите, чтобы он поехал?
— Я хочу сказать, что сейчас он осел здесь. Он не бездельничает, его никуда не тянет, он даже не очень пьет. Он работает как в молодости, и то, что он пишет, — это что-то новое, свежее, что-то очень хорошее. Бену шестьдесят, вы знаете. Глядя на него, не скажешь, но ему почти что шестьдесят. Это прыгание по всему свету, быть может, уже не стимулирует его, а просто опустошает. Ведь такое возможно? — Она подошла к софе, села, глядя на Роберта. Лицо ее было серьезно. — Пожалуйста, если он не захочет ехать, не настаивайте.
Роберт все еще держал в руке китайское яйцо и напряженно в него вглядывался, как будто в сине-зеленых переливах каким-то чудесным образом мог открыться ответ на все проблемы. Затем осторожно положил яйцо обратно в стеклянную чашу, к его собратьям.
— Вы так об этом говорите, будто это что-то очень важное, будто он возвращается в Штаты снова преподавать там, будто он там пробудет годы. Но это не так. Это всего лишь светский прием. Все, что от него требуется, — пробыть там несколько дней. — Эмма открыла было рот, чтобы возразить, но он не дал ей заговорить. — И вы не должны забывать, что эта выставка очень почетна для Бена. В нее вложены большие деньги, она потребовала большой организационной работы, и, быть может, самое малое, что он может сделать…
— Самое малое, что он может сделать, — раздраженно прервала Эмма, — это поехать и прохаживаться там, как дрессированная обезьяна, перед несколькими старыми, толстыми американцами. А самое ужасное то, что он это любит. Вот что я ненавижу — ему нравятся такие представления.
— Значит, ему это нравится. Значит, если он захочет, он поедет.
Эмма смолкла. Она сидела, глядя в пол, уголки рта опущены, как у обиженного ребенка. Роберт докурил сигарету, сунул окурок в пепельницу, поднялся и сказал уже более мягко:
— А теперь пойдемте, иначе мы опоздаем. Пальто у вас есть?
— Нет.
— А туфли? Туфли есть?
Она пошарила под софой и вытащила пару кожаных плетеных сандалий, встала и сунула в них ноги. Ноги были в песке, а парусиновая хламида заляпана белой краской.
— Не могу же я появиться в «Замке» в таком виде, — сказала она.
— Ерунда, — бодрым тоном сказал Роберт. — Постояльцам отеля будет о чем посудачить. Представляете, какое оживление вы внесете в их скучную жизнь!
— Но, может, мы еще успеем заехать в коттедж? У меня даже расчески с собой нет.