Но женщины боялись следователей и твердо стояли на своем. Кравченко увели обратно в камеру, где его уже поджидал подсадной сокамерник. А свидетельниц после закрепления их показаний на очных ставках наконец-то выпустили на свободу.
16 февраля 1979 года Александр Кравченко признался в изнасиловании и убийстве несовершеннолетней Лены Закотновой. Его признание полностью соответствовало только тем подробностям, которые до этого были известны милиции. Для пущей верности были добавлены кое-какие живописные детали. К примеру, Кравченко показал, что был пьян и упал, а девочка подошла к нему, чтобы помочь. Рассказал, как его вырвало после убийства. Где нож? Да в речку выбросил, надеялся, что не найдут… Давая показания, Александр думал:
«Ладно, менты, вот дело до суда дойдет, там я все расскажу, как было на самом деле…»
Замначальника милиции Чернавский с чувством удовлетворения велел следствию прекратить отработку остальных версий и все материалы, не имеющие отношения к Кравченко, из дела убрать. Так вот и получилось, что кровь, обнаруженная у крыльца дома подозреваемого Андрея Чикатило, никогда не попала в лабораторию. И не было теперь необходимости тратить время на то, чтобы установить, кому принадлежал отпечаток пальца на застежке Лениного портфеля.
Сокамерник Кравченко дал показания, что никогда ни при каких обстоятельствах не применял никакого физического насилия к подследственному.
Дело пошло в суд. Там было все, что нужно: признание подсудимого, показания его жены и подруги, схожее преступление в прошлом, судимость, совпавшие группы крови и спермы.
Светлана Гуренкова с чувством исполненного долга думала о том, что помогла милиции в поисках убийцы. Она дала важные свидетельские показания, описала убийцу так, что художник сделал очень похожий портрет. Как и все шахтинцы, она была потрясена жестокостью и бессмысленностью преступления. Как и все остальные, жаждала, чтобы справедливость восторжествовала. Когда женщина узнала, что убийца схвачен, она ждала, что ее снова вызовут в милицию — на опознание. Не дождавшись, пришла сама.
— Если понадобитесь, мы вас вызовем, — сказали Гуренковой.
Шли дни, недели, а повестку все не приносили. Когда в очередной раз она пришла в милицию, ей с раздражением сказали:
— Идите. И не мешайте работать.
Она обиделась и ушла.
Директор училища с опаской поглядывал на своего преподавателя и заведующего общежитием. Чикатило никогда не был ему особенно симпатичен, а тут вообще неизвестно, можно ли его подпускать к подросткам. Но Чикатило держался тише воды ниже травы. И все же лицо, которое Андреев опознал по фотороботу, было его лицом, нет никаких сомнений. Директор ждал, когда к нему снова обратятся из органов. Но, видно, он никому не был нужен. В свое время его предупредили, чтобы он держал язык за зубами и никому ничего не говорил. Как же так? — удивлялся Андреев. Вызвали бы и сказали: да, Чикатило виновен. Я бы и дня не держал его на работе. Тут же все-таки учебно-воспитательное учреждение. Но нарушить запрет и с кем-то поделиться своими сомнениями он все же не посмел.