В конце концов «бомбежка» Казакова достигла своей цели. В ноябре 1985 года в Генеральной прокуратуре Союза ССР состоялось специальное совещание, на котором обсуждалось состояние работы по данному делу. Шло оно, как говорится, на самом высоком уровне: оба генеральных — Союза и России, министр МВД СССР, ростовские прокурор и начальник УВД. А закончилось оно тем, что я получил официальное письменное предписание принять к производству дело за номером таким-то, с чем немедленно и отбыл в Ростов.
Для начала я разделил следственно-оперативную группу на две части. Одну, во главе с Казаковым, отправил в Шахты, где произошло больше всего убийств, другую оставил в Ростове, при себе. А далее надо было в срочном порядке решить два дела: детальнейшим образом ознакомиться с собранными материалами и вплотную заняться «полудурками». Естественно, что по второму вопросу и прокуратура, и милиция Ростова немедленно встали на дыбы. Но я заявил достаточно четко: «Я принят дело по распоряжению Генеральной прокуратуры СССР. У меня нет времени сейчас ставить вопрос об ответственности тех, по чьей вине два года психически больные люди, совершенно ни в чем не виновные, содержались под стражей, но наступит время, когда им придется за это ответить. Сейчас я займусь их освобождением…»
Конечно, легче было заявить, чем сделать. Но, не вдаваясь в подробности, ребят из специнтерната, которых то арестовывали, то выпускали, наконец удалось освободить и тем самым получить возможность полностью переключиться на материалы дела.
Вспоминаются Стороженко, те же, как я их назвал, многосерийные убийства. Но у Стороженко было двадцать эпизодов нападения на женщин, из которых восемь женщин остались живы. Этот же садист и убийца был покруче, мы уже могли назвать двадцать три его жертвы, из которых ни одна не осталась в живых, из тех, которые были, разумеется, известны. Но все ли известны, это тоже вопрос. Ведь оставшаяся в живых жертва могла хоть что-нибудь сказать о преступнике.
В Ростовской области постоянно числилось около трех тысяч без вести пропавших, и чтобы опознать или идентифицировать изуродованный, труп, требовалось много времени и усилий. И время в этом смысле работало на убийцу, ведь решающими для расследования бывают первые два-три дня, а потом следы может уничтожить непогода. Да и воспоминания очевидцев, если таковые были, блекнут, стираются.
Нам совершенно не за что было зацепиться — никаких вещественных доказательств, заслуживающих внимания, никаких случайно, чудом выживших жертв. Места преступлений были совершенно чисты. Это значило, что преступник имеет представление о методах работы следственных органов и умеет не оставлять следов. Но жертвы его были в ужасном состоянии. Я видел фотографии убитых детей, женщин. Этот кошмар показывал, что маньяк знаком и с анатомией.