– Вы не думайте, Александр Николаевич, это они только с виду ершистые, – нарушила затянувшееся молчание Римма Львовна. – На самом деле многие из них очень ранимы… Да просто-напросто беззащитны!
Она сказала это с жаром, и Межутов вдруг понял, что она чувствует себя виноватой перед ним. Ему тут же стало стыдно.
– Да нет, что вы, я и не думал ни о ком из них плохо! Я сам виноват. Развязывать дискуссии на "вечные" темы при такой разнородной аудитории – это же настоящее самоубийство… А вы всех, кто сегодня был, хорошо знаете?
Римма Львовна задумчиво поправила на плече длинный мохеровый шарф, явно собственное рукоделие. На ней было модное осеннее пальто, и для Александра это выглядело непривычно, потому что до недавнего времени, сколько он ее помнил, она носила темные кожаные куртки, так что многие за глаза называли ее Комиссаршей.
– С некоторыми я знакома еще с их школьной скамьи, с тех пор как организовала первое литобъединение для старшеклассников. Им уже лет по тридцать-тридцать пять, но таких осталось немного: кто уехал, кто женился-остепенился… Георгий Максимович – тот, седой, с которым вы сегодня беседовали, – присоединился к нам недавно и ходит довольно редко, только когда ему хочется поучить молодежь жизни. Я не против, пока это все в приемлемых рамках. У него два сборника изданы – правда, на его же деньги, но все-таки. Стихи, с моей точки зрения, просто ужасные! Это я вам по секрету говорю. Хотя он и так мое мнение знает… Когда он в первый раз пришел и стал у нас читать свои творения, Дима Карнашов его просто по стенке размазал. Я, конечно, старалась, как могла, оградить… Но Димка иногда делается совершенно неистовым, даже страшно смотреть. Впрочем, Георгий Максимыч тоже был хорош, что греха таить! Словом, получилась натуральная свара, мы с девочками с трудом предотвратили грязный мужской мордобой.
– Дима – это тот, что у окна сидел? – на всякий случай уточнил Александр. – Такой… христообразный?
Римма Львовна засмеялась. Смех у нее всегда был слегка неестественный, каждый раз казалось, будто она до этого момента смеяться вообще не умела, а тут решила научиться.
– Вы ему так в глаза при встрече не вздумайте сказать! Он у нас почти верующий, даже в церковь ходит. Стихи, правда, пишет такие, какие верующим, с моей точки зрения, писать не положено. Такое что-то, знаете ли, с рваным ритмом, строчки лесенкой, вроде Вознесенского. Но драйв есть…
– Что, простите?
Римма Львовна посмотрела на него, явно довольная вопросом.
– Драйв. Ну, напряжение, что ли… Это теперь такой в молодежной среде жаргонный термин. В основном относится к музыке, но к стихам, по-моему, тоже можно применить. Бывает, под музыку хочешь не хочешь, а начинаешь двигаться. Вот и у Димки так: нравятся его стихи или не нравятся, но что-то от них внутри царапает, скребет… А хотите, я вам дам почитать? У меня как раз дома его подборка лежит для очередного альманаха. Очень интересный парень, между прочим!