— Вы неправильно меня поняли, мэм, — со свирепым видом начал Сэм. Он не хочет, чтобы его сравнивали с этим Алэном Дюлейном. — Я репортер. Не путайте одно с другим. Репортер — это человек, который наблюдает события и попросту их излагает.
— Правда?
— Только и всего, — он вконец запутался. И ему так даже нравилось.
— Понимаю, — нахмурилась она. — Вот, выходит, как вы определяете работу газетчика.
Она задумалась над тем, как составлена его фраза. Он знал, она ее запомнит и повторит. Запомнит порядок слов, но не смысл. Подует ветер с другой стороны, и она переменит свои взгляды.
— Наверное, это так и есть, — едва заметно кивнул Сэм. С ней спорить бесполезно.
— Разумеется, моя крошка Кэтрин тоже очень интересуется преступностью, — с нежностью заметила миссис Солсбери.
Сэм совсем сник.
— Да что вы говорите? — растягивая слова, сказал он. — А каким образом, мэм?
— О, ее, конечно, привлекает романтика. Понимаете, влюбленная женщина — тот-же хамелеон. Двадцать лет назад мне, мистер Линч, казалось, что солнце встает и садится с печеньем Солсбери.
Он даже не улыбнулся.
— Мистер Солсбери занимается... скорее, занимался... одним словом, печенье Солсбери, — кокетливо пояснила она. — Вы, вероятно, знаете?
— Домашнее печенье, верно? — Сэм был мрачен. — Он хорошо на нем заработал, да? Я видел его склад, огромный склад, набитый до отказа печеньем, который сторожат день и ночь.
Она широко раскрыла глаза.
— Но Чарлз, разумеется, от этого дела ушел, — «Р» она выговаривала раскатисто. — Теперь он, можно сказать, никакого отношения к складам не имеет.
— Ему так только кажется, — буркнул Сэм.
— Простите?
Он не стал повторять.
— Так, значит, склад произвел на вас впечатление, мистер Линч?
— Он оказался связующим звеном, — тихо сказал Сэм.
— Вот ведь как интересно бывает! — воскликнула миссис Солсбери. — Вы и рассказы пишете?
По ступенькам легко сбежала ее дочь Кэтрин.
Девушка не шла, а пританцовывала. Она была молода, ее ноги мелькали быстро и грациозно, а короткие блестящие волосы подпрыгивали в такт каждому движению. Фигурку облегала юбка шоколадного цвета и бежевый свитер, на ногах были коричневые туфельки без каблуков, с круглыми носами. Да, она не шла, а танцевала.
— Привет. Извините меня. Я писала письмо и вот... вся в чернилах. Никак не могу оттереть. Как чудесно, что вы меня навестили.
Он поморщился от ее слов, словно от боли. Девушка подала ему руку, и он обратил внимание на пальцы, которые, по-видимому, долго терли щеткой и на которых все равно остались следы чернил. Что-то заныло у него в груди. Он вздрогнул, вытянулся как струна.