— Все равно справки на руки не выдаем, — Мирошук подбирался к лестнице. — Оставьте заявление, вышлем по месту требования. Срок — месяц, — и он заторопился на свой этаж.
Директор избегал по утрам встречаться со своими сотрудниками у служебного входа. Он спешил в свой кабинет, усаживался в кресло и начинал названивать по внутреннему телефону, вызывая к себе руководителей отделов…
— Вот! Трендит уже, начальство. Неймется! — бросила через плечо заведующая отделом использования Анастасия Алексеевна Шереметьева спешащей за ней Нине Чемодановой.
— Мой телефон? Или твой? — прислушалась Чемоданова, складывая зонтик. — Интересно, директор давно заявился?
— Только что, — Мустафаев улыбался Чемодановой. Ему нравилась эта черноглазая узкоплечая женщина, всегда опрятно одетая и внешне напоминающая земляков сержанта из далекого Закавказья.
— Нет, это не мой телефон, — решила Шереметьева. — Это в кабинете хранителей надрывается… Софья Кондратьевна, кажется, вами интересуется начальство, — добавила она, обращаясь к низкорослой толстушке, что только перешагнула порог.
— Ну и что?! — Софья Кондратьевна Тимофеева слыла дамой независимой и резкой. Даже директор ее побаивался, а о простых сотрудниках и говорить не приходилось. — На моих только двадцать пять минут девятого… — Тимофеева отряхнулась, точно маленькая задорная собачонка.
— Батюшки! Откуда ж такой дождь сорвался! А мне еще в собес бежать, — заполошила старушка Варгасова, глядя на сотрудниц архива, сбившихся у стола дежурного. — Доченьки… Неужели месяц мне справки окаянной дожидаться? Помру ведь…
Милиционер кивнул бабке в сторону Чемодановой. Старушка ухватила Чемоданову за поясок и притянула к себе, горячо повторяя просьбу. Вид ее мог разжалобить камень, а не то что мягкое сердце старшего архивиста Нины Чемодановой.
Маленькую комнату — бывший монастырский чулан — приспособили под приемную архива. В ночные часы тут кемарил дежурный охраны. Поэтому решение Чемодановой заняться посетительницей немедля застало Мустафаева врасплох. Оставив пост, он метнулся собирать раскладушку. Кривая его тень дергалась на грязной, ждущей побелки стене.
— Что вы так тяжко вздыхаете? — Чемоданова заполняла анкету сама, от бабки в этом деле проку было мало, по опыту известно.
— Жизнь такая, доча, вот и вздыхаю, — Дарья Никитична торжественно сидела на кончике стула, точно готовилась принести присягу.
— Я не вам, — уточнила Чемоданова. — Я милиционеру.
Мустафаев выпрямился. Щеки вдохновенно опали, а в глазах засветилось лукавство. Очень уж ему нравилась Чемоданова.