– Разве умирают дважды, а не раз? – думал тогда Минсик. – Зачем варвары восстают? Корея подчинилась воле Цин, почему они противятся воле неба?
Поэтому поход на север, организованный из Мукдена, он воспринял с удовлетворением. Нельзя варварам давать объединяться, а их князю – получить влияние. Правильно говорят – чтобы уничтожить банду, надо убить главаря. А слухи о новом князе жителей реки чёрного дракона уже дошли и до маньчжурской столицы. Поэтому на Амуре и ближних реках были организованы заставы, гарнизон которых должен был зорко следить за происходящим вокруг, при необходимости отправляя гонцов в Нингуту. Маньчжуро‑корейский гарнизон заставы в устье Сунгари уже знал о городках самозваного амурского князя Шилгинея, который сменил имя и стал зваться Иван. Как сообщали верные туземцы, вокруг Ивана были какие‑то чужаки из дальних земель. Видом и ростом своим они не походили на амурцев, говорили на незнакомом прежде языке и помогали Шилгинею брать под себя городки и посёлки на притоке реки чёрного дракона. То, что Амур начинался гораздо выше слияния его с Сунгари, маньчжуры узнали уже позже. Также, в одном из докладов, ушедших в Мукден, говорилось и о неких кораблях пришлых варваров, которые подарены Шилгинею и ходят они по реке вовсе без весёл и паруса. В докладе начальник заставы оговорился, что это враньё туземцев, но возможно, что у амурцев появилось что‑то крупнее лодки. И уже это было неприятно.
И вот в один из дней эти чужаки пришли и попросту уничтожили заставу. И гарнизон ничего не смог сделать. Минсик вообще спал после утреннего караула и проснулся от оглушительного треска, его подбросило вверх и кинуло оземь. В глазах его искрились маленькие молнии, а голова гудела, словно он сунул её внутрь огромного буддийского колокола и кто‑то с невероятной силой ударил в него. Отплевавшись от песка, скрипевшего на зубах и шатаясь, словно он упился соджу, Минсик выбрался из развалин казармы. Первое, что он увидел тогда, это несколько изломанных тел, среди которых был и начальник заставы, и Мухен, его товарищ.
– Да, я тогда здорово испугался. Ведь у меня и слух пропал, – уже потом, посмеиваясь, рассказывал Ли своим новым товарищам. – Так я и переступал с ноги на ногу, пока бородач не повалил меня на землю. Хорошо, зубы все остались целы.
А в тот день двое маньчжур успели ускакать прочь, схватив в поле вырвавшихся лошадей. Они и принесли в Нингуту весть о разрушении заставы. Остальные гарнизоны, в отличие от сунгарийского, не смогли подать вести об атаках врага.
И вот сегодня, после трёх лет, проведённых в русских городках на Амуре и Сунгари, Минсик смотрит на корейский берег. Сидя на тёплом, плоском камне он наблюдал, как плещется в водах Тумангана Ким, странный кореец, что был среди пришедших издалека русских. Он едва знал, как говорить по‑корейски, используя диалект, близкий к сеульскому. К тому же он многого не знал: ни церемоний, ни придворных партий, ни правил поведения, да много чего не знает этот кореец. Да он даже не знает Кванхэ‑гуна! Минсику же дядюшка в своё время столько всего рассказал об этом ване. Слушая его приглушённый голос, Минсик удивлялся, отчего столько разумный человек не устраивал подлых заговорщиков? Ведь Кванхэ‑гун заботился об интересах Кореи, а не о том, какой хозяин для его страны лучше – китайцы или маньчжуры! Говорят, сын нынешнего вана Инджо – принц Хёджон, также почитает память свергнутого монарха.