– Похоже, Лифань говорил мне правду, – пробормотал дутун, взглянув на осунувшегося подчинённого, старавшегося едва ли не вжаться в коня.
Через некоторое время, по сигналу трубача, конные варвары, ловко управляя лошадьми, развели свои ряды, словно занавесь и к маньчжурам вышло двое знатных, судя по их украшенным доспехам, воинов. Один из них – чужеземец‑христианин! Они, остановившись на некотором расстоянии от воинов дутуна, ожидали его, Дюньченя. Дутун тронул поводья. Он не сводил глаз с чужеземца. Медвежья шапка, густые брови, дерзкий взгляд и ухмылка, спрятанная в бороде. Чужеземец сидел, подбоченившись, да поигрывая ремешком плётки. Дюньчэн не знал, каков ритуал приветствия у христиан, поэтому ждал, покуда чужак сам примется его приветствовать. Однако тот, немного поговорив с амурцем на незнакомом для маньчжура языке, даже не думал являть нингутинскому дутуну какие‑либо знаки уважения. Это немало озлобило маньчжура, но он сдержался и ждал от варваров слов приветствия. Наконец, амурец, представившись Лавкаем, начальником железного конного войска и представив чужеземца Симеоном, вторым человеком в крепости, спросил Дюньчэна, кто он такой.
– Я Дюньчэн, нингутинский дутун, присланный из самого Мукдена!
Чужеземец что‑то спросил у амурца, посмеиваясь.
– Симеон спрашивает, как ты можешь быть начальником того, чего уже нет?
Маньчжур побелел от злости, сжав до боли кулаки:
– Мятежные варвары! За это преступление вы ещё заплатите! Империя Цин и наш великий император…
– Говорят, он умер?
Дутун словно врезался с разбегу на каменную стену, воины сзади зароптали:
– Надо приходить с армией! Проучить собак! Вырвать им языки!
Дюньчэн, ценой неимоверных усилий проглотил неслыханное оскорбление и холодным голосом объявил варварам о своём желании встретиться с их князем. На что был получен ответ от амурца:
– Князь наш далеко отсюда и встречаться с тобою не будет, потому как ты не с посольством пришёл, а с воинами. Ты можешь встретиться с начальником крепости и окрестных земель.
Дюньчэн согласился и пожелал пройти к нему прямо сейчас. Но что ему было отвечено, что де, такое количество вооружённых людей к крепости подпустить никак нельзя. Маньчжуру предложили отпустить своих воинов обратно, а самому, вместе с двумя безоружными людьми, войти в крепость. Дюньчэн, скрепя сердце, согласился.
– Тогда слезай с коня, сдавай оружие и проходи за мной, – сказал Лавкай маньчжуру.
Тот безропотно отдал подошедшему воину‑амурцу свою саблю, кинжал и приказал Лифаню следовать за ним. После чего Дюньчэн отвёл коня к своим воинам и хлопнул его по крупу, дабы тот уходил прочь и, не оборачиваясь, проследовал за чужеземцем и его даурским вассалом. Дутун ощущал, что помимо заживо сжигающей его ненависти к чужакам и жажды снова увидеть свою семью, что его гложет какое‑то неясное чувство. Обойдя холм, маньчжурский военачальник увидел потрясающую картину. Во‑первых, в глаза бросилась крепость, стоящая у реки. Она была очень необычна, Дюньчэн ещё не видывал такие укрепления. По мере того, как они приближались к крепости, дутун смог рассмотреть и городок, что отстоял от крепости примерно на семь сотен шагов. Зажатый меж двух холмов, на гребнях которых стояли башенки и небольшие домишки, он также обзаводился крепостной стеной и рвом перед ней. Насыпаемый вал сразу же укреплялся брёвнами и камнем, дабы по весне грунт не расплылся. На строительстве были заняты десятки людей, они постоянно сновали, вверх и вниз, словно муравьи, не останавливаясь даже на мгновение. Работники вынимали грунт, засыпали его в ящик с небольшим деревянным колесом впереди и по деревянным мосткам толкали этот ящик наверх. Потом ссыпали землю на вал, в пространство между рядами брёвен, вместе с камнем, и трамбовали. Было видно, что работа ведётся по плану и каждый точно знает, что ему нужно сделать. А через мгновенье дутун вздрогнул от протяжного рёва – по тёмной воде Сунгари шло два корабля. Как и говорили Дюньчэню ранее, это были те самые суда, что чадили из своего чрева бесовским дымом, это они разрушили до основания Нингуту!