Вот оно что… Он просто сказал… Знал, что она никого не предавала, но все же сказал. Забавно, что из совершенно неверных предпосылок она все же сделала правильные выводы.
– А Багратионов? – спросила Амалия. – Он знал об этом?
– Да как же не знать-то, – вздохнул Голицын. – Вся комбинация его, он же ее и придумал, чтобы от вас избавиться. Как раз его идея и была – в Англию вас послать…
Амалия шагнула к дверям. «Только бы не разрыдаться теперь. Не здесь. Не сейчас. Потом…» У нее было такое ощущение, словно собственное тело вдруг стало на десять пудов тяжелее. Каждое движение стоило ей неимоверных усилий.
– Так что я тут ни при чем, – добавил Голицын. – Я всего лишь исполнитель монаршей воли.
Амалия дернулась, как от удара. Это было уже чересчур.
– Сволочь! Мерзавец! – крикнула она, обращаясь не то к Голицыну, не то к далекому императору.
– Нет, нет, не надо! – истошно завопил Голицын.
Но Амалия уже вскинула руку с револьвером, и голова мраморной Венеры брызнула осколками во все стороны, упал с постамента раненый Амур, отлетела нога у Феба. Барабан сухо защелкал – патроны кончились. Амалия повернулась и бросилась прочь.
– Ненормальная! – кричал Голицын ей вслед. – Ты… ты… Боже, что она наделала! Мои статуи! О-о!
Амалия распахнула дверь, сбежала по лестнице, кинулась к карете великого князя, ждавшей ее у крыльца.
– В отель!
– Сейчас, – пробормотал кучер, испуганный безумным лицом баронессы Корф.
И вновь мимо потекли окутанные туманом улицы под ровное цоканье лошадиных копыт. Забившись в уголок, Амалия дала волю своим чувствам – разрыдалась в три ручья, и слезы градом катились по ее щекам. Она уже не чувствовала себя победительницей. Она верой и правдой служила своей родине, много раз рисковала ради нее и жизнью, и здоровьем, и что получила взамен? Баронесса Корф была одним из лучших агентов, и ее предали! Ею пожертвовали, как пешкой, только ради того, чтобы какой-то великий князь, ничтожество с громким титулом, если вглядеться пристальнее, смог жениться на образине, лишь немного посимпатичней, чем леди Джейн Ундервуд. Да, вот так просто ее, Амалию Корф, сбросили со счетов. Хуже того – ее использовали и выбросили вон, как вещь, словно она не была и умна, и хитра, и… Теперь она понимала, что должен был почувствовать лорд Ундервуд, читая письма якобы жены и к жене, которые сочинила она, Амалия, от начала до конца. И даже то, что она одержала верх, несмотря ни на что, уже не радовало ее. Она зло улыбнулась, вспомнив лицо Голицына во время расстрела дорогих его сердцу статуй. Это было жестоко, нелепо и бессмысленно, но она ничего не смогла с собой поделать.