Нары, на которых устроился Эсэ, отгородили на ночь тряпичным навесом, однако Эсэ чувствовал сквозь эту тонкую загородку, как прислушивались к его дыханию все обитатели дома. Их всех влекло происходившее в тёмном углу. Им всем казалось, что вторгшийся столь внезапно в их жизнь юноша-медведь должен был сделать что-то особенное. Им чудилось нечто гигантское, необъятное, таинственное. Они жадно вслушивались. Им хотелось быть там, за занавеской. Но ничего необычного не доносилось до их ушей, Тунгусы слышали только ритмичное, хорошо знакомое всем дыхание самца, смешанное с дыханием самки.
Пришедшая к нему женщина уже знала мужчин и вела себя смело. От неё исходил стойкий запах, и когда тела отодвигались друг от друга для короткого отдыха, этот запах с особой силой окутывал Эсэ. Иногда женщина расслаблялась, изнурённая жадными натисками воина, и бросала руки безвольно, иногда сама приходила в неистовство и тогда начинала бешено стучать о него раскрытыми бёдрами, обливая горячей влагой.
Ночь прошла быстро. Эсэ не отпускал партнёршу до самого утра. Уже при тусклом дневном свете, пробившемся сквозь окно, затянутое мутным рыбьим пузырём, он в последний раз овладел женщиной, глядя ей в глаза. Теперь он мог разглядеть её лицо. Оно было совсем непривлекательным, не соответствовало исходившей от женщины страсти. Но это не огорчило Эсэ. Оросив её промежность напоследок ещё раз, он поднялся и сгрёб свою одежду в охапку.
– Мне нужно омыть себя, – сказал он, выглянув из-за грязной занавески.
– Отец велел, чтобы баня была готова с раннего утра, так что можешь идти, – сказал кто-то из Тунгусов.
***
Берега Лены в том месте, где стоял Олёкминск, чрезвычайно живописны, по обе стороны тянулись густые леса, виднелись нависающие скалы. Селение стояло почти напротив устья реки Олёкма, куда и свернули, продолжив свой путь, оба пароходика. Теперь они медленно пошли вверх по течению, по совершенно незнакомому фарватеру. Ночами температура опускалась настолько низко, что палуба частенько превращалась в ледяной паркет, по которому Иван Селевёрстов никак не мог научиться передвигаться.
– Смешно подумать, что ещё не наступила настоящая осень, не говоря уже о зиме, а тут уже заморозки по ночам, – рассуждал Иван.
– В Сибири есть места, где снег остаётся лежать всё лето. Тебе много всякого предстоит увидеть, – посмеивался Галкин.
На четвёртые сутки плавания по Олёкме Иван проснулся утром, разбуженный каким-то особенным шумом на палубе. Было ещё очень рано, воздух казался насквозь промёрзшим, но, несмотря на это, все уже покинули свои постели. Поспешно одевшись, Иван вышел наружу и сразу понял, в чём крылась причина общей суеты, – пароходики пристали к берегу для разгрузки.