Наконец ток снова отключили. Соня повалился на пол, наблюдая одним глазом за страшной лампой: когда все повторится?
– Может, достаточно на сегодня? – спросил Том. – Объект реагирует, хотя связи с условным сигналом пока не заметил.
– А я не уверен, – заглянул в записи Дэн. – Мне показалось, что он напрягается.
– Чепуха. Если сравнить с тем, как он прыгает во время эксперимента…
– Ой, ребята, знаете, мне его просто становится жалко. – Даффи оперлась руками о стол. – Ему, наверное, очень больно…
– Чепуха! Я бы не удивился, если б он совсем не реагировал: хитин должен его хорошо защищать.
– Но он так метался…
– Нервы. Психованный экземплярчик попался.
– Так как, включать снова? – переспросил Том.
– Вот постой: внимательно присмотрись, как начинают группироваться его мышцы при виде горящей лампы. Обрати особое внимание на складки между члениками на хвосте… Давай, включай… Видишь, выровнялись.
– Нога приподнялась тоже поэтому?
– Да… и у плеч бугор – видишь?
«Ну почему они не убили меня сразу? – цепенея от боли, еще не отпустившей его до конца и ожидающей «подкрепления», впился глазами в лампу Соня. – Изверги!»
И через секунду воздух камеры уже сотрясал его отчаянный вопль:
– Убейте меня, я так больше не могу!!!
– Ну вот, а ты говоришь, условный рефлекс у него не выработать!
– Ну хорошо, еще разок попробуем, и – перерыв.
Цецилия нетерпеливо взглянула на часы. То, что она на них увидела, на пользу ее спокойствию не пошло.
Она была одна уже почти половину суток. Никто не спрашивал ее о здоровье, никто не восторгался ее туалетами, никто не говорил комплиментов. О ней просто забыли, и сейчас пришло самое время напомнить о себе.
Дональда она обнаружила в кабинете. Тут же что-то пересматривал на компьютере Паркинс, костлявая Роса колдовала над кофейником, от которого исходил почему-то запах какао.
– Дон, я пришла, – объявила Цецилия.
Раздался вздох. Вздыхал почему-то Паркинс.
– Я вижу, – Дональд взял протянутую Росой чашку. Как всегда, его голова дернулась.
– Дон, неужели у тебя не нашлось за все это время ни одной минуты? – Цецилия присела в свободное кресло.
– Я был занят, Сеси. – Крейг отвел глаза. Признаться, что за работой он просто забыл о существовании супруги, ему было стыдно. Всякий раз он ругал себя за черствость, но стоило подойти очередному делу – и все вылетало у него из головы. В свое время, когда он еще ходил в церковь вместе с матерью, он так же старался днем молиться: давал себе утром обещание, что будет просить благословения для каждого дела, и считал большой удачей, если вспоминал об этом обещании хоть раз. Постепенно такие обещания Крейг давать перестал. Можно дать себе установку что-то сделать – и сделать, но о чем-то помнить, точнее, вспоминать, чтобы через секунду забыть снова, так как посторонние мысли от дела только отвлекают – нормальному человеку такое не под силу. Пастор объяснял это проще: что в душе нет к этому настоящего стремления. Иногда Крейг был готов с ним согласиться, но это тем более снимало с него вину: человек не в силах заставить себя по-настоящему любить что-то или кого-то.