– Куришь?
Тот помотал головой и ответил:
– Нет, благодарю, гражданин капитан.
– А тот замок, возле которого ты прятался… Что в тех местах интересного видел?
– Там пусто было. И людей почти не было – только два старикана, мужик средних лет да молодая девка из ворот выходили. То есть выезжали – на велосипедах.
И все – ни машин, ни людей. Хозяева, наверное, уже сбежали и только прислугу оставили за добром присматривать…
– Это все?
– Так точно, гражданин капитан!
– Епрст! Что ты меня постоянно «гражданином» обзываешь? Или ты – тертый зэчара и до войны на зоне чалился, оттуда привычка пошла?
Костров наконец посмотрел мне в глаза и, катнув желваки на щеках, выпалил:
– Никак нет, товарищ капитан! Просто тот лейтенант из особого отдела, когда я к нему «товарищ» обратился, орать начал, мол, товарищи его с оружием в руках немца бьют, а я, как добровольно сдавшийся врагу, на такое обращение прав не имею.
– Ну в общем-то правильно орал. А ты что, действительно – добровольно сдался?
– Угу – сейчас. – Лагерник опять уткнулся взглядом в пол и зло проговорил: – Гранат – нет, снарядов – нет, а эти суки, на мотоциклах да двух танкетках, нас, как баранов, в кучу сгонять начали. Комиссар-то умнее всех оказался – начал из «нагана» по мотоциклистам садить, вот его и переехали сразу. А я глянул, как его кишки на трак наматываются, и поплыл… Хотя если бы знал, что в будущем ожидает, то вперед комиссара бы сиганул… Тогда от дивизиона нас человек пятнадцать осталось, вот и подняли руки. А куда деваться?
Тут Иван надолго закашлялся и потом, успокоившись, поддернул рукав ветхой гимнастерки, вытер выступивший пот. А я, заметив в прорехе острохарактерный полукруглый шрам, спросил:
– Что, приходилось от собачек бегать?
Костров, невесело усмехнувшись, ответил:
– Два раза. Это не считая последнего. Первый раз через неделю, после того как в плен взяли, в сентябре сорок первого. Нас тогда возле Томино держали, прямо в чистом поле. Там даже колючки толком не было. Немцы просто несколькими нитками на столбиках огородили квадрат и вышки небольшие поставили. Они вначале добреньких из себя корчили. Помню, в те времена много баб ходило вокруг лагеря – мужей искали. Так если находили – немцы мужей отпускали. Мне такое не светило, поэтому выбрал ночку потемней и с тремя друзьями рванул… Только недалеко – даже до леса не дошли, как нас сначала собаки, а потом мотоциклисты догнали… Побили, куда же без этого, и обратно вернули. Думал, расстреляют за побег, но обошлось – ребра поломали и успокоились… Только потом все стало гораздо хуже. Фрицы собрали огромную колонну и пешим ходом повели аж за Львов. Много тогда на той дороге ребят осталось, у нас ведь раненых было до черта… А в Сутонах был уже нормальный лагерь – с бараками, с колючкой. К лету сорок второго на фронте, видно, немцам стали давать прикурить, потому что к нам в лагерь вербовщики приходили. Какой-то полковник, с царскими крестами, все речи толкал, призывал Россию новую строить. Без жидов и Советов…