— Ну а я предсказываю, что установят! — заявил я пылко и необдуманно. — И, пожалуй, лучшее место для нее — остров Бедлоу!..
«Женская миля» производил впечатление: по тротуарам и у входов в большие сверкающие магазины толпились женщины — такие, каких мы видели на площади, чьи экипажи сейчас ожидали на мостовой, и попроще — женщины всех общественных положений и возрастов. Витрины, как правило, были низкие — нижний край сантиметрах в тридцати от земли, — огороженные полированными медными поручнями. Защита эта оказывалась совершенно необходимой: у иных витрин женщины глазели на выставленные товары, плечо к плечу, и едва одна поворачивалась, чтобы уйти, ее место немедленно занимала другая. Двигались мы медленно, да иначе и нельзя было в заполняющей тротуар толпе; жизнь на улице кипела просто фантастическая — мальчишки пробирались сквозь поток пешеходов, как рыбы претив течения, и совали каждому встречному всякую рекламную ерунду, мужчины и женщины сновали туда-сюда или стояли в подъездах и тоже продавали любые мыслимые, а зачастую и немыслимые товары. У перекрестка возле Юнион-сквера играл, как назвала его Джулия, «немецкий оркестр»: кларнет, труба, тромбон и еще каких-то два духовых инструмента. Играли они хорошо, по-настоящему хорошо, я бросил несколько монет в фетровую шляпу, лежавшую у ног одного из музыкантов, и повернулся к Джулии. Но она вдруг смерила меня странным взглядом и спросила:
— А как вы догадались, что это такое?
— О чем вы?
— О руке статуи Свободы.
На секунду я замешкался: действительно, как я догадался?
— Видел фотографию.
— Да? Где?
Действительно, где бы я мог ее видеть?
— В «Иллюстрированной газете Фрэнка Лесли». Просто я не сразу сообразил, что рука здесь, в Нью-Йорке.
Она кивнула, потом нахмурилась снова.
— Фотографию в газете?
— Ну конечно. Я уверен, что гравюра была сделана прямо с фотографии.
Теперь он была удовлетворена, и все же я на всякий случай решил сменить тему. У витрины фотоателье небольшая кучка людей разглядывала коричневатые снимки актеров и актрис в костюмах и трико, длинноволосых, усатых и бородатых политиков, писателей, поэтов, генералов времен гражданской войны. Но особое внимание привлекала, большая увеличенная фотография, установленная на треноге, — рядом с треногой стояла ваза с маргаритками.
Лицо на фотографии показалось мне явно знакомым: молодой человек с непокрытой головой, длинными до плеч волосами и едва заметной улыбкой на губах. На нем было длинное зимнее пальто с большим воротником шалью и меховыми манжетами сантиметров в тридцать шириной, в руке он держал пару белых перчаток.