Я выронил сигарету и побежал, хоть нас и разделяло всего шесть шагов. Но едва я очутился перед ней, страх исчез. Я спросил:
— Я могу чем-нибудь вам помочь?
Она улыбнулась и кивнула:
— Можете, если знаете, как попасть на Юденгассе.
— Юденгассе? — переспросил я, не веря своим ушам: так бывает во сне, когда слышишь свое имя и никак не можешь сообразить, что зовут именно тебя. Да, я был не в себе и, кажется, впервые в жизни понимал, что это значит — быть не в себе. — Юденгассе? — повторил я еще раз. — Ах, Юденгассе! Ну конечно! Пойдемте!
Словно завороженный, я смотрел, как она встает, с некоторым удивлением взглянув на меня, сама берет тяжелый чемодан, и даже не подумал ей помочь, — я настолько оторопел, что напрочь забыл о всякой там вежливости. От мысли, которая в тот миг еще не вполне дошла до моего сознания, — что она и есть Хедвиг Муллер, хотя это первое, что должно было прийти мне в голову, едва девушка произнесла название улицы, — от этой мысли я чуть не ошалел. Нет, тут что-то не так, тут какая-то путаница: я был настолько убежден что дочь Муллера — блондинка, одна из тех бессчетных блондинок с лицами будущих учительниц, которые совсем недавно проходили перед моим взором, что просто не мог признать в ней дочку Муллера, и даже сегодня меня иной раз одолевают сомнения, действительно ли ее так зовут, и я не без робости произношу ее имя, ибо мне-то кажется, что настоящее ее имя мне еще только предстоит отыскать.
— Да-да, — сказал я в ответ на ее вопрошающий взгляд, — пойдемте, пойдемте же, — и пропустил ее с тяжелым чемоданом вперед, а сам последовал за ней к турникету.
И в те минуты, идя за ней следом, понял, что буду владеть ею и ради того, чтобы владеть ею, готов сокрушить все, что встанет у меня на пути. Я видел, как крушу стиральные машины, как вдребезги разбиваю их тяжеленным молотом. Я смотрел на спину Хедвиг, на ее шею, на ее руки, смотрел на костяшки пальцев, побелевшие от тяжелой ноши. Я ревновал ее к контролеру, что посмел на секунду коснуться ее руки, когда она протянула ему билет, ревновал к асфальту перрона, по которому ступали ее ноги, и только почти у самого выхода сообразил, что надо взять у нее чемодан.
— Простите, — пробормотал я, подскочив к ней и забирая чемодан.
— Очень мило с вашей стороны, что вы пришли меня встретить, — сказала она.
— Как? — изумился я. — Разве вы меня знаете?
— Ну конечно, — она засмеялась. — Ведь ваша фотокарточка всегда стоит на письменном столе у вашего отца.
— Вы знаете моего отца?
— Еще бы, — ответила она. — Он же у нас преподавал.