— Тоже мне пропитание, нечего сказать: охапка цветов и одна булочка всухомятку, да и то на ходу.
— Зато потом, — возразил я, — яблочный пирог со сливками и кофе. Но уж вечером непременно что-нибудь такое, что моя мама называла «нормальной едой».
— Да, — откликнулась она, — моя мама тоже говорила: хоть раз в день обязательно надо поесть нормально.
— Значит, часов в семь?
— Сегодня? — спросила она.
И я ответил:
— Сегодня.
— Нет, сегодня вечером я никак не могу. Надо навестить папину знакомую, она за городом живет, и ей давно не терпится взять надо мной шефство.
— Вам очень хочется туда ехать?
— Нет, — ответила она. — Она из тех женщин, которые, придя в гости, с порога определяют, когда хозяева в последний раз стирали шторы, и что самое ужасное: она никогда не ошибается. Если бы она нас сейчас увидела, она сразу бы сказала: он хочет тебя соблазнить.
— Она бы и тут не ошиблась, — подтвердил я. — Я хочу вас соблазнить.
— Я не знаю, — сказала Хедвиг. — Нет, мне совсем не хочется к ней ехать.
— Так не ездите, — посоветовал я. — Как было бы хорошо увидеться с вами еще раз уже вечером. А к людям, которые не нравятся, просто не надо ходить.
— Ладно, — сказала она, — я не поеду, только если я не поеду, она ведь сама заявится и утащит меня к себе. У нее своя машина, и она ужасно энергичная особа, нет, даже не так, отец всегда говорит: очень волевая.
— Ненавижу волевых людей, — сказал я.
— Я тоже, — заметила она. Она доела пирог и теперь ложечкой добирала с тарелки остатки сливок.
— А я все никак не решусь пойти туда, где должен быть к шести, — признался я. — У меня свидание с девушкой, на которой я когда-то хотел жениться, и я собирался ей сказать, что жениться на ней не хочу.
Хедвиг как раз взяла кофейник, чтобы подлить себе кофе, — рука ее замерла на полдороге.
— А скажете вы ей об этом сегодня или нет, зависит от меня, да? — спросила она.
— Нет, — ответил я. — Это только от меня зависит, и сказать все равно надо.
— Тогда идите и скажите. А кто она?
— Она как раз дочь того, кого я обокрал, и, вероятно, именно она проболталась тому, кто потом рассказал об этом вашему брату.
— Вот оно что, — заметила она. — Тогда вам, наверно, легче.
— Легче легкого, — согласился я. — Все равно что отказаться от подписки: жалко не самой газеты, жалко почтальоншу, которая лишится твоих ежемесячных чаевых.
— Тогда идите, — сказала она, — а я не поеду к папиной знакомой. Когда вам надо уходить?
— Ближе к шести, — ответил я. — Еще нет пяти.
— Оставьте меня одну, — попросила она. — Поищите писчебумажный магазин и купите мне открытку: я обещала своим каждый день писать домой.