Сэм потянулся, чтобы взять Вормвуда за руку, но Перис сказала:
– Сэм, пусть он идет. Если кто-нибудь может разузнать, где сейчас Кер, так это Вормвуд. Он знаком с большим количеством людей в нашем деле, чем кто-либо другой из нас.
– Хорошо, – сказал Сэм с большой неохотой. – Пусть он идет играет в следопыта, а ты пока объясни дуракам, как ты вычислила этого бедолагу?
Перис показала клеймо на внутренней стороне ожерелья:
– Это не «D», видите? Он влюбился в некоторые вещи и не мог не поставить на них свое клеймо. Его знак – незамкнутый, перевитый вверху, суженный книзу. Почти мой знак, но не совсем.
– Ой, – сказала Джинна, наклонившись, чтобы получше рассмотреть. – Сердце!
– Ты правильно поняла, – сказал Вормвуд уже на ходу. – Сердце. Так он маркировал свои работы. Сердце вместо своего имени. По-французски – кер.
Он сказал ей, что любит ее.
Даже когда Перис переживала это воспоминание и волну тепла, которую оно давало, она боялась подумать, что из мрака может выскочить какой-нибудь страшный джокер и закричать: «Дура!»
Она стояла посреди гостиной Тобиаса в напряженной позе. Он предоставил ей выбор: быть с ним здесь или у нее. Решение оказалось простым. Впервые ей не хотелось быть в своей квартире, и в любом случае она хотела быть с Тобиасом.
Это было до того, как она уложила сумку, собрала все ценное и отбыла с ним в его джипе к плавучему дому.
Что скажет Синтия? И Эмма, когда узнает? И Попс, если когда-нибудь проведает?
Вернулся Тобиас; он относил ее вещи в свободную спальню наверху. Перис отклонила его предложение показать, где эта спальня находится.
– Помоги мне выбрать меню к гурманскому обеду, – сказал он, протягивая ей руку. Она не шевельнулась, и он опустил руку и изучающе посмотрел на нее, склонив голову на бок. – Жалеешь, что приехала сюда?
– Нет. Не жалею. Просто смущена, что я здесь, и не уверена, что мне следует тут находиться.
Он говорил ей, что любит ее. Она тоже любила его, но не могла заставить себя признаться.
– Ты можешь повернуться спиной к отчаявшемуся человеку?
Не отвечая, хотя ответ так и вертелся на языке, Перис разглядывала его лицо, замечая особенности, которых, будучи слишком увлечена собой, не замечала раньше. Он переменился, в нем появилось нечто резкое. Ни следа не осталось от веселой складки его губ. Вокруг глаз и на скулах натянулась кожа.
– Ты в отчаянии? – спросила Перис. Она не могла не думать о предупреждениях Синтии. – Это касается Попса?
– Ты непосредственна. Это мне тоже нравится в тебе. Думаю, все это как-то связано с Попсом. Или, в конце концов, со скагитским проектом. Но… Здесь душно. Слишком душно, чтобы думать. Ты, может быть, посидишь со мной на палубе?