Тогда он снял мальчишку и отправился с ним в какую-то комнату. Но той ночью он только смотрел, как парень раздевается. Паренек прихорашивался и принимал соблазнительные позы… и искушал. Невинность и иллюзии. Невинность давно была потеряна этими смазливыми глазками.
– Ты в порядке? – Перед ним возник рабочий в желтом шлеме. – Помощь не нужна?
– Нет. Нет!
Ему нужно было прощение. Нужен покой. Ему нужно то, чего никогда не будет, – повернуть часы назад и уйти прочь от мальчишки на Второй авеню.
Наконец он увидел свою цель. Над его головой по широкому виадуку с ураганной скоростью в несколько рядов неслись утренние автомобили. Казалось, глухой звук покрышек монотонно пульсирует в голове.
Солнце не согрело его, хотя спина промокла от пота; пот стекал по лицу холодными ручьями. Каждый вдох, как кислота, обжигал его горло. Сердце билось о легкие. Ноги и руки ослабели. Слабые ноги толкали его вперед и вперед.
Заревел автомобильный сигнал.
Знак над пандусом, ведущим на виадук, предупреждал: «Пешеходное движение запрещено!»
Вперед и вверх.
– Ты что, читать не умеешь? – Лицо в открытом окне пикапа. – Козел!
«Козел».
Кто бы мог подумать, что я произведу на свет засранца-гомика?
Он стоял на пандусе, наполняя память полосками солнца на заливе Элиотт, парящими верхушками Олимпийских гор вдали.
Солнце вспыхивало на лобовых стеклах – на нескончаемом потоке лобовых стекол, несущихся из-за его левого плеча.
Вормвуд повернулся лицом к лобовым стеклам и шагнул с узкого поребрика.
Слепящие вспышки манили – как красивый мальчик.
Он считал шаги. Один, два, три, четыре…
Перис вышла из душа в свободной спальне плавучего дома Тобиаса и вытиралась огромным сухим полотенцем.
– Первое августа, – сказала она в насыщенный парами воздух. – А я и не заметила, как кончился июль.
Через парные световые люки виднелось сумеречное небо. Прошедший день был полон открытых тайн, страхов, и для Перис – новых шагов на пути взросления. Была разрушена еще одна часть ее невинности. Впредь будет гораздо труднее верить в непременную добродетель окружающих.
Она вытерла голову и принялась разбирать пряди, спутавшиеся за два дня; волосы повисли за спиной ровной мокрой и холодной полосой.
Плечи простой белой хлопчатобумажной сорочки, которую она надела, сразу же намокли. Она навертела на мокрые волосы тюрбан из полотенца и накинула халат, белый, как и сорочка.
Каждое малое движение – продеть руки в рукава, поправить карман, вывернутый при стирке, вдеть атласные пуговки в тесные петли – она проделывала так медленно, словно находилась под водой.